МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ВЫЖИЛ

Мистер и миссис Дурсль проживали в доме номер четыре по Тисовой улице и всегда с гордостью заявляли, что они, слава богу, абсолютно нормальные люди. Уж от кого-кого, а от них никак нельзя было ожидать, чтобы они попали в какую-нибудь странную или загадочную ситуацию. Мистер и миссис Дурсль весьма неодобрительно относились к любым странностям, загадкам и прочей ерунде.

Мистер Дурсль возглавлял фирму под названием «Граннингс», которая специализировалась на производстве дрелей. Это был полный мужчина с очень пышными усами и очень короткой шеей. Что же касается миссис Дурсль, она была тощей блондинкой с шеей почти вдвое длиннее, чем положено при ее росте. Однако этот недостаток пришелся ей весьма кстати, поскольку большую часть времени миссис Дурсль следила за соседями и подслушивала их разговоры. А с такой шеей, как у нее, было очень удобно заглядывать за чужие заборы. У мистера и миссис Дурсль был маленький сын по имени Дадли, и, по их мнению, он был самым чудесным ребенком на свете.

Семья Дурсль ей имела все, чего только можно пожелать. Но был у них и один секрет. Причем больше всего на свете они боялись, что кто-нибудь о нем узнает. Дурсли даже представить себе не могли, что с ними будет, если выплывет правда о Поттерах. Миссис Поттер приходилась миссис Дурсль родной сестрой, но они не виделись вот уже несколько лет. Миссис Дурсль даже делала вид, что у нее вовсе нет никакой сестры, потому что сестра и ее никчемный муж были полной противоположностью Дурслям.

Дурсли содрогались при одной мысли о том, что скажут соседи, если на Тисовую улицу пожалуют Поттеры. Дурсли знали, что у Поттеров тоже есть маленький сын, но они никогда его не видели. И они категорически не хотели, чтобы их Дадли общался с ребенком таких родителей.

Когда во вторник мистер и миссис Дурсль проснулись скучным и серым утром — а именно с этого утра начинается наша история, — ничто, включая покрытое тучами небо, не предвещало, что вскоре по всей стране начнут происходить странные и загадочные вещи. Мистер Дурсль что-то напевал себе под нос, завязывая самый отвратительный из своих галстуков. А миссис Дурсль, с трудом усадив сопротивляющегося и орущего Дадли на высокий детский стульчик, со счастливой улыбкой пересказывала мужу последние сплетни.

Никто из них не заметил, как за окном пролетела большая сова-неясыть.

В половине девятого мистер Дурсль взял свой портфель, клюнул миссис Дурсль в щеку и попытался на прощанье поцеловать Дадли, но промахнулся, потому что Дадли впал в ярость, что с ним происходило довольно часто. Он раскачивался взад-вперед на стульчике, ловко выуживал из тарелки кашу и заляпывал ею стены.

— Ух, ты моя крошка, — со смехом выдавил из себя мистер Дурсль, выходя из дома.

Он сел в машину и выехал со двора.

На углу улицы мистер Дурсль заметил, что происходит что-то странное, — на тротуаре стояла кошка и внимательно изучала лежащую перед ней карту. В первую секунду мистер Дурсль даже не понял, что именно он увидел, но затем, уже миновав кошку, затормозил и резко оглянулся. На углу Тисовой улицы действительно стояла полосатая кошка, но никакой карты видно не было.

— И привидится же такое! — буркнул мистер Дурсль.

Наверное, во всем были виноваты мрачное утро и тусклый свет фонаря.

На всякий случай мистер Дурсль закрыл глаза, потом открыл их и уставился на кошку. А кошка уставилась на него.
Мистер Дурсль отвернулся и поехал дальше, продолжая следить за кошкой в зеркало заднего вида. Он заметил, что кошка читает табличку, на которой написано «Тисовая улица». Нет, конечно же, не читает, поспешно поправил он самого себя, а просто смотрит на табличку. Ведь кошки не умеют читать — равно как и изучать карты.

Мистер Дурсль потряс головой и попытался выбросить из нее кошку. И пока его автомобиль ехал к Лондону из пригорода, мистер Дурсль думал о крупном заказе на дрели, который рассчитывал сегодня получить.

Но когда он подъехал к Лондону, заполнившие его голову дрели вылетели оттуда в мгновение ока, потому что, попав в обычную утреннюю автомобильную пробку и от нечего делать глядя по сторонам, мистер Дурсль заметил, что на улицах появилось множество очень странно одетых людей. Людей в мантиях. Мистер Дурсль не переносил людей в нелепой одежде, да взять хотя бы нынешнюю молодежь, которая расхаживает черт знает в чем! И вот теперь эти, нарядившиеся по какой-то дурацкой моде.

Мистер Дурсль забарабанил пальцами по рулю. Его взгляд упал на сгрудившихся неподалеку странных типов, оживленно шептавшихся друг с другом. Мистер Дурсль пришел в ярость, увидев, что некоторые из них совсем не молоды, — подумать только, один из мужчин выглядел даже старше него, а позволил себе облачиться в изумрудно-зеленую мантию! Ну и тип! Но тут мистера Дурсля осенила мысль, что эти непонятные личности наверняка всего лишь собирают пожертвования или что-нибудь в этом роде... Так оно и есть! Стоявшие в пробке машины наконец тронулись с места, и несколько минут спустя мистер Дурсль въехал на парковку фирмы «Граннингс». Его голова снова была забита дрелями.

Кабинет мистера Дурсля находился на девятом этаже, где он всегда сидел спиной к окну. Предпочитай он сидеть лицом к окну, ему, скорее всего, трудно было бы этим утром сосредоточиться на дрелях. Но он сидел к окну спиной и не видел пролетающих сов — подумать только, сов, летающих не ночью, когда им и положено, а средь бела дня! И это уже не говоря о том, что совы — лесные птицы, и в городах, тем более таких больших, как Лондон, не живут.

В отличие от мистера Дурсля, находившиеся на улице люди отлично видели этих сов, стремительно пролетающих мимо них одна за другой, и широко раскрывали рты от удивления и показывали на них пальцами. Большинство этих людей в жизни своей не видели ни единой совы, даже в ночное время.

В общем, у мистера Дурсля было вполне нормальное, лишенное сов утро. Он накричал на пятерых подчиненных, сделал несколько важных звонков и несколько раз повысил голос на своих телефонных собеседников. Так что настроение у него было просто отличное — до тех пор, пока он не решил немного размять ноги и купить себе булочку в булочной напротив.

Мистер Дурсль уже забыл о людях в мантиях и не вспоминал о них, пока не столкнулся с группкой странных типов неподалеку от булочной. Он не мог понять, почему при одном только взгляде на них ему становилось не по себе.

Эти типы тоже оживленно перешептывались, и он не заметил у них в руках ни одной кружки для сбора пожертвований. Выйдя из булочной с пакетом, в котором лежал большой пончик, мистер Дурсль вновь вынужден был пройти мимо этих странных личностей, и в этот момент он абсолютно случайно услышал:

—... да, совершенно верно, это Поттеры, именно так мне рассказывали...

—... да, их сын, Гарри...

Мистер Дурсль замер. У него перехватило дыхание. Он ощутил, как на него накатывает волна страха. Он оглянулся на шептавшихся типов, словно хотел сказать им что-то, но потом передумал.

Мистер Дурсль метнулся через дорогу, поспешно поднялся в офис, рявкнул секретарше, чтобы его не беспокоили, сорвал телефонную трубку и уже набирал предпоследнюю цифру своего домашнего номера, когда вдруг передумал и положил трубку обратно на рычаг.

Затем он начал поглаживать усы, думая о том, что...
Нет, конечно, это была глупость. Поттер — не такая уж редкая фамилия. Мистер Дурсль легко убедил себя в том, что в Англии живет множество семей, носящих фамилию Поттер и имеющих сына по имени Гарри. И он даже не может со стопроцентной уверенностью утверждать, что его племянника зовут именно Гарри. Он ведь никогда не видел этого мальчика. Вполне возможно, что его зовут Гэри. Или Гарольд.

В общем, мистер Дурсль решил, что ему совсем ни к чему беспокоить миссис Дурсль, тем более что она всегда ужасно огорчалась, когда речь заходила о ее сестре. Мистер Дурсль не упрекал жену — если бы у него была такая сестра, как у миссис Дурсль, он бы... Но тем не менее эти люди в мантиях и то, о чем они говорили, — все это было странно.

После похода за пончиком мистеру Дурслю было куда сложнее сосредоточиться на дрелях. Когда в пять часов вечера он покидал здание фирмы, он был настолько взволнован, что, выходя из дверей, не заметил проходившего мимо человека и врезался в него.

— Извините, — пробурчал он, видя, как маленький старикашка пошатнулся и едва не упал. Мистеру Дурслю понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что старичок был одет в фиолетовую мантию. Кстати, старикашка нисколько не огорчился тому, что его едва не сбили с ног. Напротив, он широко улыбнулся и произнес писклявым голосом, заставившим прохожих обернуться:

— Не извиняйтесь, мой дорогой господин, даже если бы вы меня уронили, сегодня меня бы это совсем не огорчило. Ликуйте, потому что Вы-Знаете-Кто наконец исчез! Даже такие маглы, как вы, должны устроить праздник в этот самый счастливый день!

С этими словами старикашка обеими руками обхватил мистера Дурсля где-то в районе живота, крепко стиснул его и ушел.

Мистер Дурсль буквально прирос к земле. Подумать только, его обнял абсолютно незнакомый человек! Мало того, его назвали каким-то маглом. Что бы там ни означало это слово, мистер Дурсль был потрясен. И когда ему наконец удалось сдвинуться с места, он быстрым шагом пошел к машине, надеясь, что все происходящее сегодня — не более чем плод его воображения. Хотя мистер Дурсль крайне отрицательно относился к воображению и его плодам.

Когда он свернул с Тисовой улицы на дорожку, ведущую к дому номер четыре, он сразу заметил уже знакомую полосатую кошку. Настроение его резко упало. Мистер Дурсль не сомневался, что это та самая кошка — у нее была та же окраска и те же странные пятна вокруг глаз. Теперь кошка сидела на заборе, отделяющем его дом и сад от соседей.

— Брысь! — громко произнес мистер Дурсль. Но кошка не шелохнулась. Более того, она очень строго посмотрела на мистера Дурсля, так что он даже подумал: «Может быть, кошки всегда себя так ведут?»

Затем, собравшись с духом, он вошел в дом, внушая себе при этом, что ему ни в коем случае не следует ни о чем рассказывать жене.

Для миссис Дурсль этот день был, как всегда, весьма приятным. За ужином она охотно рассказала мистеру Дурслю о том, что у их соседки серьезные проблемы с дочерью, и напоследок сообщила, что Дадли выучил новое слово «хаччу!». Мистер Дурсль изо всех сил старался вести себя как обычно.

Когда миссис Дурсль уложила Дадли в кроватку, мистер Дурсль поцеловал его, пожелал спокойной ночи и пошел в гостиную включить телевизор. По одному из каналов как раз заканчивались вечерние новости.

«И в завершение нашего выпуска о странном поведении сов по всей Англии. Хотя совы обычно охотятся ночью и практически никогда не показываются днем, сегодня поступали сотни сообщений от людей, которые с самого рассвета в разных точках страны видели беспорядочно летающих сов. Специалисты не могут объяснить, почему совы решили изменить свой распорядок дня. — Тут диктор позволил себе ухмыльнуться. — Очень загадочно. А теперь я передаю слово Джиму МакГаффину с его прогнозом погоды.

— Тут диктор позволил себе ухмыльнуться. — Очень загадочно. А теперь я передаю слово Джиму МакГаффину с его прогнозом погоды. Как ты думаешь, Джим, не будет ли сегодня вечером новых дождей из сов?»
«Не знаю, Тед. — На экране появился метеоролог. — Однако сегодня не только совы вели себя необычно. Наши зрители из таких отдаленных уголков Англии, как Кент, Йоркшир и Данди, звонили мне, чтобы сообщить, что вместо дождя, который я пообещал вчера вечером, у них был настоящий звездопад! Возможно, кто-то устраивал фейерверки по случаю приближающегося праздника. Хотя до праздника еще целая неделя. А что касается погоды — сегодняшний вечер обещает быть дождливым...»

Мистер Дурсль застыл в своем кресле. Падающие звезды, совы средь бела дня, странные люди в мантиях. И еще непонятное перешептывание по поводу этих Поттеров...

Миссис Дурсль вошла в гостиную с двумя чашками чая. И мистер Дурсль почувствовал, как тает его решимость ни о чем не говорить жене. Он понял, что хотя бы что-то ему рассказать придется. И нервно прокашлялся.

— Э... Петунья, дорогая... Ты давно не получала известий от своей сестры?

Как он и ожидал, миссис Дурсль изобразила удивление, а потом на ее лице появилась злость. Все-таки обычно они делали вид, что у нее нет никакой сестры. Так что подобная реакция на вопрос мистера Дурсля была вполне объяснима.

— Давно! — отрезала миссис Дурсль. — А почему ты спрашиваешь?

— В новостях говорили всякие загадочные вещи, — пробормотал мистер Дурсль. Несмотря на огромную разницу в габаритах, он все же побаивался жену, и именно она была хозяйкой в доме. — Совы... падающие звезды... по городу ходят толпы странно одетых людей...

— И что? — резким тоном перебила его миссис Дурсль.

— Ну, я подумал... Может быть... Может, это как-то связано с... Ну, ты понимаешь... С такими, как она...

Миссис Дурсль поджала губы и поднесла чашку ко рту. А мистер Дурсль задумался, осмелится ли он сказать жене, что слышал сегодня фамилию Поттер.

И решил, что не осмелится. Вместо этого он произнес как бы между прочим:

— Их сын — он ведь ровесник Дадли, верно?

— Полагаю, да. — Голос миссис Дурсль был холоден как лед.

— Не напомнишь мне, как его зовут? Гарольд, кажется?

— Гарри. На мой взгляд, мерзкое, простонародное имя.

— О, конечно. — Мистер Дурсль ощутил, как екнуло сердце. — Я с тобой полностью согласен.

Больше мистер Дурсль не возвращался к этой теме — ни когда они допивали чай, ни когда встали и пошли наверх в спальню. Но как только миссис Дурсль ушла в ванную, мистер Дурсль открыл окно и выглянул в сад. Кошка все еще сидела на заборе и смотрела на улицу, словно кого-то ждала.

Мистер Дурсль спросил себя, не привиделось ли ему все то, с чем он столкнулся сегодня? И если нет, то неужели все это связано с Поттерами? Если это так… и если выяснится, что они, Дурсли, имеют отношение к этим Поттерам... Нет, мистер Дурсль не вынес бы этого.

Дурсли легли в постель. Миссис Дурсль быстро заснула, а мистер Дурсль лежал без сна, вспоминая все, что видел и слышал в этот день. И самая последняя мысль, посетившая его перед тем, как он уснул, была очень приятной: даже если Поттеры на самом деле связаны со всем случившимся сегодня, им совершенно ни к чему появляться на Тисовой улице. К тому же Поттеры прекрасно знали, как он и Петунья к ним относятся...

Так что мистер Дурсль сказал себе, что ни он, ни Петунья ни в коем случае не позволят втянуть себя в творящиеся вокруг странности.

Мистер Дурсль глубоко заблуждался, но пока не знал об этом.

Долгожданный и неспокойный сон уже принял в свои объятия мистера Дурсля, а сидевшая на его заборе кошка спать совершенно не собиралась.

Она сидела неподвижно, как статуя, и, не мигая, смотрела в конец Тисовой улицы. Она даже не шелохнулась, когда на соседней улице громко хлопнула дверь машины, и не моргнула глазом, когда над ее головой пронеслись две совы. Только около полуночи будто окаменевшая кошка наконец ожила.
В дальнем конце улицы — как раз там, куда неотрывно смотрела кошка — появился человек. Появился неожиданно и бесшумно, будто вырос из-под земли или возник из воздуха. Кошкин хвост дернулся из стороны в сторону, а глаза ее сузились.

Никто на Тисовой улице никогда не видел этого человека. Он был высок, худ и очень стар, судя по серебру его волос и бороды — таких длинных, что их можно было заправить за пояс. Он был одет в длинный сюртук, поверх которого была наброшена подметающая землю лиловая мантия, а на его ногах красовались ботинки на высоком каблуке, украшенные пряжками. Глаза за затемненными очками были голубыми, очень живыми, яркими и искрящимися, а нос — очень длинным и кривым, словно его ломали по крайней мере раза два. Звали этого человека Альбус Дамблдор.

Казалось, Альбус Дамблдор абсолютно не понимает, что появился на улице, где ему не рады — не рады всему, связанному с ним, начиная от его имени и заканчивая ботинками. Однако его, похоже, это не беспокоило и он рылся в карманах своей мантии, пытаясь что-то отыскать. Он явно чувствовал, что за ним следят, потому что внезапно поднял глаза и посмотрел на кошку, взирающую на него с другого конца улицы. Странно, но вид кошки почему-то развеселил его.

— Это следовало ожидать, — пробормотал он, усмехнувшись.

Наконец во внутреннем кармане он нашел то, что искал. Это был предмет, похожий на серебряную зажигалку. Альбус Дамблдор откинул серебряную крышечку, поднял зажигалку и щелкнул. Ближний к нему уличный фонарь тут же погас с негромким хлопком. Он снова щелкнул зажигалкой — и следующий фонарь погрузился во тьму. После двенадцати щелчков на Тисовой улице погасло все, кроме двух далеких, крошечных колючих огоньков — глаз неотрывно следившей за Дамблдором кошки. И если бы в этот момент кто-либо выглянул из своего окна — даже миссис Дурсль, от чьих глаз-бусинок ничто не могло ускользнуть, — этот человек не смог бы увидеть, что происходит на улице.

Дамблдор засунул свою зажигалку — точнее, гасилку — обратно во внутренний карман мантии и двинулся к дому номер четыре. А дойдя до него, сел на забор рядом с кошкой и, даже не взглянув на нее, сказал:

— Странно видеть вас здесь, профессор МакГонагалл.

Он улыбнулся и повернулся к полосатой кошке, но та уже исчезла. Вместо нее на заборе сидела довольно сурового вида женщина в очках, форма которых была до странности похожа на отметины вокруг кошачьих глаз. Женщина тоже была в мантии, только в изумрудной. Ее черные волосы были собраны в тугой узел на затылке. И сразу было заметно, что вид у нее раздраженный.

— Как вы меня узнали? — спросила она.

— Мой дорогой профессор, я в жизни не видел кошки, которая сидела бы столь неподвижно.

— Станешь тут неподвижной — целый день просидеть на кирпичной стене, — парировала профессор МакГонагалл.

— Целый день? В то время как вы могли праздновать вместе с другими? По пути сюда я стал свидетелем, как минимум, дюжины вечеринок и гулянок.

Профессор МакГонагалл рассерженно фыркнула.

— О, да, действительно, все празднуют, — недовольно произнесла она. — Казалось бы, им следовало быть немного поосторожнее. Но нет — даже маглы заметили, что что-то происходит. Они говорили об этом в новостях. — Она резко кивнула головой в сторону темного окна, за которым находилась гостиная Дурслей. — Я слышала. Стаи сов... падающие звезды... Что ж, они ведь не полные идиоты. Они просто обязаны были что-то заметить. Подумать только — звездопад в Кенте! Не сомневаюсь, что это дело рук Дедалуса Дингла.

Подумать только — звездопад в Кенте! Не сомневаюсь, что это дело рук Дедалуса Дингла. Он никогда не отличался особым умом.
— Не стоит их обвинять, — мягко ответил Дамблдор. — За последние одиннадцать лет у нас было слишком мало поводов для веселья.

— Знаю. — В голосе профессора МакГонагалл появилось раздражение. — Но это не оправдывает тех, кто потерял голову. Наши люди ведут себя абсолютно безрассудно. Они появляются на улицах среди бела дня, собираются в толпы, обмениваются слухами. И при этом им даже не приходит в голову одеться, как маглы.

Она искоса взглянула на Дамблдора своими колючими глазами, словно надеясь, что он скажет что-то в ответ, но Дамблдор молчал, и она продолжила:

— Будет просто превосходно, если в тот самый день, когда Вы-Знаете-Кто наконец исчез, маглы узнают о нашем существовании. Кстати, я надеюсь, что он на самом деле исчез, это ведь так, Дамблдор?

— Вполне очевидно, что это так, — ответил тот. — Так что это действительно праздничный день. Не хотите ли лимонную дольку?

-Что?

— Засахаренную лимонную дольку. Это такие сладости, которые едят маглы, — лично мне они очень нравятся.

— Нет, благодарю вас. — Голос профессора МакГонагалл был очень холоден, словно ей совсем не казалось, что сейчас подходящее время для поедания лимонных долек — Итак, я остановилась на том, что даже если Вы-Знаете-Кто действительно исчез...

— Мой дорогой профессор, мне кажется, что вы достаточно разумны, чтобы называть его по имени. Это полная ерунда — Вы-Знаете-Кто, Вы-Не-Знаете-Кто... Одиннадцать лет я пытаюсь убедить людей, что они не должны бояться произносить его настоящее имя — Волан-де-Морт.

Профессор МакГонагалл вздрогнула, но Дамблдор, поглощенный необходимостью разделить две слипшиеся лимонные дольки, похоже, этого не заметил.

— На мой взгляд, возникает ужасная путаница, когда мы говорим: Вы-Знаете-Кто, — продолжил он. — Никогда не понимал, почему следует бояться произносить имя Волан-де-Морта.

—Да-да, конечно. — В голосе профессора раздражение чудесным образом сочеталось с обожанием. — Но вы не такой, как все. Все знают, что вы единственный, кого Вы-Знаете-Кто — хорошо-хорошо, кого Волан-де-Морт — боялся.

— Вы мне льстите, — спокойно ответил Дамблдор. — Волан-де-Морт обладал такими силами, которые мне неподвластны.

— Только потому, что вы слишком... слишком благородны для того, чтобы использовать эти силы.

— Мне повезло, что сейчас ночь. Я не краснел так сильно с тех пор, как мадам Помфри сказала мне, что ей нравятся мои новые ушные затычки.

Взгляд профессора МакГонагалл уткнулся в Альбуса Дамблдора.

— А по сравнению с теми слухами, которые курсируют взад и вперед, стаи сов — это просто ничто. Вы знаете, о чем все говорят? Они гадают, почему он исчез? Гадают, что же наконец смогло его остановить?

Впечатление было такое, что профессор МакГонагалл наконец заговорила о том, что беспокоило ее больше всего, о том, что ей так хотелось обсудить, о том, ради чего она просидела целый день как изваяние на холодной каменной стене. И буравящий взгляд, которым она смотрела на Дамблдора, только подтверждал это. Было очевидно: несмотря на то что она знает, о чем говорят все вокруг, она не поверит в это, пока Дамблдор не скажет ей, что это правда. Однако Дамблдор, увлекшийся лимонными дольками, с ответом не торопился.

— Говорят, — настойчиво продолжила профессор МакГонагалл, — говорят, что прошлой ночью Волан-де-Морт появился в Годриковой Впадине. Что он появился там из-за Поттеров. Если верить слухам, то Лили и Джеймс Поттеры... То они... Они мертвы...

Дамблдор склонил голову, и профессор МакГонагалл судорожно втянула воздух

— Лили и Джеймс.

Дядя Верной постучал по стеклу, но змея продолжала спать.

— Давай еще! — скомандовал Дадли.

Дядя Вернон забарабанил по стеклу костяшками кулака, но змея не пошевелилась.

— Мне скучно! — завыл Дадли и поплелся прочь, громко шаркая ногами.

Гарри встал на освободившееся место перед окошком и уставился на змею. Он бы не удивился, если бы оказалось, что та умерла от скуки, ведь змея была абсолютно одна, и ее окружали лишь глупые люди, целый день стучавшие по стеклу, чтобы заставить ее двигаться. Это было даже хуже, чем жить в чулане, единственным посетителем которого была тетя Петунья, барабанящая в дверь, чтобы тебя разбудить. По крайней мере, Гарри мог выходить из чулана и бродить по всему дому.

Внезапно змея приоткрыла свои глаза-бусинки. А потом очень, очень медленно подняла голову так, что та оказалась вровень с головой Гарри.

Змея ему подмигнула.

Гарри смотрел на нее, выпучив глаза. Потом быстро оглянулся, чтобы убедиться, что никто не замечает происходящего, — к счастью, вокруг никого не было. Он снова повернулся к змее и тоже подмигнул ей.

Змея указала головой в сторону дяди Вернона и Дадли и подняла глаза к потолку. А потом посмотрела на Гарри, словно говоря: «И так каждый день».

— Я понимаю, — пробормотал Гарри, хотя и не был уверен, что змея слышит его через толстое стекло. — Наверное, это ужасно надоедает.

Змея энергично закивала головой.

— Кстати, откуда вы родом? — поинтересовался Гарри.

Змея ткнула хвостом в висевшую рядом со стеклом табличку, и Гарри тут же перевел взгляд на нее. «Боа констриктор, Бразилия», — прочитал он.

— Наверное, там было куда лучше, чем здесь? Боа констриктор снова махнул хвостом в сторону таблички, и Гарри прочитал:

«Данная змея родилась и выросла в зоопарке».

— А понимаю, значит, вы никогда не были в Бразилии?

Змея замотала головой. В этот самый миг за спиной Гарри раздался истошный крик Пирса, Гарри и змея подпрыгнули от неожиданности.

— ДАДЛИ! МИСТЕР ДУРСЛЬ! СКОРЕЕ СЮДА, ПОСМОТРИТЕ НА ЗМЕЮ! ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ, ЧТО ОНА ВЫТВОРЯЕТ!

Через мгновение, пыхтя и отдуваясь, к окошку приковылял Дадли.

— Пошел отсюда, ты, — пробурчал он, толкнув Гарри в ребро.

Гарри, не ожидавший удара, упал на бетонный пол. Последовавшие за этим события развивались так быстро, что никто не понял, как это случилось: в первое мгновение Дадли и Пирс стояли, прижавшись к стеклу, а уже через секунду они отпрянули от него с криками ужаса.

Гарри сел и открыл от удивления рот — стекло, за которым сидел удав, исчезло. Огромная змея поспешно разворачивала свои кольца, выползая из темницы, а люди с жуткими криками выбегали из террариума.

Гарри готов был поклясться, что, стремительно проползая мимо него, змея отчетливо прошипела:

— Бразилия — вот куда я отправлюсь... С-с-спасибо, амиго...

Владелец террариума был в шоке.

— Но тут ведь было стекло, — непрестанно повторял он. — Куда исчезло стекло?

Директор зоопарка лично поднес тете Петунье чашку крепкого сладкого чая и без устали рассыпался в извинениях. Пирс и Дадли были так напуганы, что несли жуткую чушь. Гарри видел, как змея, проползая мимо них, просто притворилась, что хочет схватить их за ноги, но когда они уже сидели в машине дяди Вернона, Дадли рассказывал, как она чуть не откусила ему ногу, а Пирс клялся, что она пыталась его задушить. Но самым худшим для Гарри было то, что Пирс наконец успокоился и вдруг произнес:

— А Гарри разговаривал с ней — ведь так, Гарри? Дядя Вернон дождался, пока за Пирсом придет его мать, и только потом повернулся к Гарри, которого до этого старался не замечать. Он был так разъярен, что даже говорил с трудом.

Он был так разъярен, что даже говорил с трудом.
— Иди... в чулан... сиди там... никакой еды. — Это все, что ему удалось произнести, прежде чем он упал в кресло и прибежавшая тетя Петунья дала ему большую порцию бренди.

Много позже, лежа в темном чулане, Гарри пожалел, что у него нет часов. Он не знал, сколько сейчас времени, и не был уверен в том, что Дурсли уже уснули. Он готов был рискнуть и выбраться из чулана на кухню в поисках какой-нибудь еды, но только если они уже легли.

Гарри думал о том, что прожил у Дурслей почти десять лет, полных лишений и обид. Он жил у них почти всю свою жизнь, с самого раннего детства, с тех самых пор, когда его родители погибли в автокатастрофе. Он не помнил ни самой катастрофы, ни того, что он тоже был в той машине. Иногда, часами лежа в темном чулане, он пытался хоть что-то извлечь из памяти, и перед его глазами вставало странное видение: ослепительная вспышка зеленого света и обжигающая боль во лбу. Видимо, это случилось именно во время аварии, хотя он и не мог объяснить, откуда там взялся зеленый свет.

И своих родителей он тоже не мог вспомнить. Тетя и дядя Никогда о них не рассказывали, и, разумеется, ему было запрещено задавать вопросы. Фотографии его родителей в доме Дурслей отсутствовали.

Когда Гарри был младше, он часто мечтал о том, как в доме Дурслей появится какой-нибудь его родственник, далекий и неизвестный, и заберет его отсюда. Но этого так и не произошло — его единственными родственниками были Дурсли, — и Гарри перестал мечтать об этом. Но иногда ему казалось — или ему просто хотелось в это верить, — что совершенно незнакомые люди ведут себя так, словно хорошо его знают.

Надо признать, это были очень странные незнакомцы. Однажды, когда они вместе с тетей Петуньей и Дадли зашли в магазин, ему поклонился крошечный человечек в высоком фиолетовом цилиндре. Тетя Петунья тут же рассвирепела, злобно спросила Гарри, знает ли он этого коротышку, а потом схватила его и Дадли и выбежала из магазина, так ничего и не купив. А как-то раз в автобусе ему весело помахала рукой безумная с виду женщина, одетая во все зеленое. А недавно на улице к нему подошел лысый человек в длинной пурпурной мантии, пожал ему руку и ушел, не сказав ни слова. И что самое загадочное, эти люди исчезали в тот момент, когда Гарри пытался повнимательнее их рассмотреть.

Так что, если не считать этих загадочных незнакомцев, у Гарри не было никого — и друзей у него тоже не было. В школе все знали, что Дадли и его компания ненавидят этого странного Гарри Поттера, вечно одетого в мешковатое старье и разгуливающего в сломанных очках, а с Дадли предпочитали не ссориться.

В общем, Гарри был одинок на этом свете, и, похоже, ему предстояло оставаться таким же одиноким еще долгие годы. Много-много лет...

Глава 3 ПИСЬМА НЕВЕСТЬ ОТ КОГО

Гарри никогда еще так не наказывали, как за историю с бразильским удавом. Когда ему наконец разрешили выходить из чулана, уже начались летние каникулы, а Дадли уже успел сломать новую видеокамеру, разбил самолет с дистанционным управлением и, в первый раз сев на новый гоночный велосипед, умудрился врезаться в миссис Фигг, переходившую Тисовую улицу на костылях, и сбить ее с ног, так что она потеряла сознание.

Гарри был рад, что занятия в школе закончились, но зато теперь ему негде было скрыться от Дадли и его дружков, которые каждый день приходили к нему домой. И Пирс, и Деннис, и Малкольм, и Гордон — все они были здоровыми и безмозглыми, но Дадли был самым здоровым и самым безмозглым, и потому именно он считался их предводителем и решал, что будет делать вся компания. И вся компания соглашалась с тем, что следует заняться любимым спортом Дадли — охотой на Гарри.

По этой причине Гарри проводил как можно больше времени вне дома, шатаясь неподалеку и думая о том, что не так уж много времени осталось до конца каникул, откуда ему светил крошечный лучик надежды.

В сентябре он должен был пойти в среднюю школу и наконец-то расстаться с Дадли. Дадли перевели в частную школу, где когда-то учился дядя Вернон, — в «Вонингс». Кстати, туда же устроили и Пирса Полкисса. А Гарри отдали в самую обычную общеобразовательную школу, в «Хай Камероне». Дадли это показалось невероятно смешным.
— В этой школе старшекурсники в первый же день засовывают новичков головой в унитаз, — сразу же начал издеваться Дадли. — Хочешь подняться наверх и попробовать?

— Нет, спасибо, — ответил Гарри. — В многострадальный унитаз никогда не засовывали ничего страшнее твоей головы — его, бедняжку, может и стошнить.

Гарри убежал раньше, чем Дадли понял смысл сказанного.

Как-то в июле тетя Петунья повезла Дадли в Лондон, чтобы купить ему фирменную форму школы «Вонингс», а Гарри отвела к миссис Фигг. Как ни странно, теперь у миссис Фигг стало куда приятнее, чем раньше. Выяснилось, что она сломала ногу, наступив на одну из своих кошек, и с тех пор уже не пылает к ним такой страстной любовью, как прежде. Так что она не показывала Гарри фотографии кошек, и даже разрешила ему посмотреть телевизор, но зато угостила шоколадным кексом, который, судя по вкусу, пролежал у нее в шкафу по крайней мере десяток лет.

В тот вечер Дадли гордо маршировал по гостиной в новой школьной форме. Ученики «Вонингса» носили темно-бордовые фраки, оранжевые бриджи и плоские соломенные шляпы, которые называются канотье. Еще они носили узловатые палки, которыми колотили друг друга за спинами учителей. Считалось, что это хорошая подготовка к той взрослой жизни, которая начнется после школы.

Глядя на Дадли, гордо вышагивающего в своей новой форме, дядя Верной ужасно растрогался и ворчливым голосом — ворчал он притворно, пряча свои эмоции, — заметил, что это самый прекрасный момент в его жизни. Что же касается тети Петуньи, то она не стала скрывать своих чувств и разрыдалась, а потом воскликнула, что никак не может поверить в то, что этот взрослый красавец — ее крошка сыночек, ее миленькая лапочка. А Гарри даже боялся открыть рот. Он изо всех сил сдерживал смех, но тот так распирал его, что мальчику казалось, что у него вот-вот треснут ребра и хохот вырвется наружу.

Когда на следующее утро Гарри зашел на кухню позавтракать, там стоял ужасный запах. Как оказалось, он исходил из огромного металлического бака, стоявшего в мойке. Гарри подошел поближе. Бак был наполнен серой водой, в которой плавало нечто похожее на грязные тряпки.

— Что это? — спросил он тетю Петунью.

Тетя поджала губы — она всегда так делала, когда Гарри осмеливался задать ей вопрос.

— Твоя новая школьная форма. Гарри снова заглянул в бак

— Нуда, конечно, — произнес он. — Я просто не догадался, что ее обязательно нужно намочить.

— Не строй из себя дурака, — отрезала тетя Петунья. — Я специально крашу старую форму Дадли в серый цвет. Когда я закончу, она будет выглядеть как новенькая.

Гарри никак не мог в это поверить, но решил, что лучше не спорить. Он сел за стол, стараясь не думать о том, как будет выглядеть в свой первый день в «Хай Камеронсе» — наверное, так, словно вырядился в обрывки полусгнившей шкуры мамонта.

В кухню вошли Дадли и дядя Верной, и оба сразу сморщили носы — запах новой школьной формы Гарри им явно не понравился. Дядя Верной, как обычно, погрузился в чтение газеты, а Дадли принялся стучать по столу форменной узловатой палкой, которую он теперь повсюду таскал с собой.

Из коридора донеслись знакомые звуки — почтальон просунут почту в специально сделанную в двери щель, и она упала на лежавший в коридоре коврик.

— Принеси почту, Дадли, — буркнул дядя Верной из-за газеты.

— Пошли за ней Гарри.

— Принеси почту, Дадли, — буркнул дядя Верной из-за газеты.

— Пошли за ней Гарри.

— Гарри, принеси почту.

— Пошлите за ней Дадли, — ответил Гарри.

— Ткни его своей палкой, Дадли, — посоветовал дядя Вернон.

Гарри увернулся от палки и пошел в коридор. На коврике лежали открытка от сестры дяди Вернона по имени Мардж, отдыхавшей на острове Уайт, коричневый конверт, в котором, судя по всему, лежал счет, и письмо для Гарри.

Гарри поднял его и начал внимательно рассматривать, чувствуя, как у него внутри все напряглось и задрожало, как натянутая тетива лука. Никто ни разу никогда в жизни не писал ему писем. Да и кто мог ему написать? У него не было друзей, у него не было других родственников, он даже не был записан в библиотеку, из которой ему могло бы прийти по почте грубое послание с требованием немедленно вернуть книги. Однако сейчас он держал в руках письмо, и на нем стояло не только его имя, но и адрес. Так что сомнений, что письмо адресовано именно ему, не было.

«Мистеру Г. Поттеру, графство Суррей, город Литтл Уингинг, улица Тисовая, дом четыре, чулан под лестницей» — вот что было написано на конверте.

Конверт, тяжелый и толстый, был сделан из желтоватого пергамента, а адрес был написан изумрудно-зелеными чернилами. Марка на конверте отсутствовала.

Дрожащей рукой Гарри перевернул конверт и увидел, что он запечатан пурпурной восковой печатью, украшенной гербом, на гербе были изображены лев, орел, барсук и змея, а в середине — большая буква «X».

— Давай поживее, мальчишка! — крикнул из кухни дядя Верной. — Что ты там копаешься? Проверяешь, нет ли в письмах взрывчатки?

Дядя Верной расхохотался собственной шутке.

Гарри вернулся в кухню, все еще разглядывая письмо. Он протянул дяде Вернону счет и открытку, сел на свое место и начал медленно вскрывать желтый конверт.

Дядя Верной одним движением разорвал свой конверт, вытащил из него счет, недовольно засопел и начал изучать открытку.

— Мардж заболела, — проинформировал он тетю Петунью. — Съела какое-то экзотическое местное блюдо и...

— Пап! — внезапно крикнул Дадли. — Пап, Гарри тоже что-то получил!

Гарри уже собирался развернуть письмо, написанное на том же пергаменте, из которого был сделан конверт, когда дядя Верной вырвал бумагу из его рук.

— Это мое! — возмутился Гарри, пытаясь завладеть бумагой.

— И кто, интересно, будет тебе писать? — презрительно фыркнул дядя Верной, разворачивая письмо и бросая на него взгляд. Его красное лицо вдруг стало зеленым, причем быстрее, чем меняются цвета на светофоре. Но на этом дело не кончилось. Через несколько секунд лицо его стало серовато-белым, как засохшая овсяная каша.

— П-П-Петунья! — заикаясь, выдохнул он. Дадли попытался вырвать у него письмо, но дядя Вернон поднял его над собой, чтобы Дадли не смог дотянуться. Подошедшая Петунья, большая любительница сплетен и слухов, взяла у мужа письмо и прочла первую строчку. На мгновение всем показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Тетя схватилась за горло и втянула воздух с таким звуком, словно задыхалась.

— Вернон! О боже, Вернон!

Тетя и дядя смотрели друг на друга, кажется, позабыв о том, что на кухне сидят Гарри и Дадли. Правда, абстрагироваться на долго им не удалось, потому что Дадли не выносил, когда на него не обращали внимания. Он сильно стукнул отца по голове своей узловатой палкой.

—Я хочу прочитать письмо!—громко заявил Дадли.

— Это я хочу прочитать письмо, — возмущенно возразил Гарри.

— Это я хочу прочитать письмо, — возмущенно возразил Гарри. — Это мое письмо.

— Пошли прочь, вы оба, — прокаркал дядя Вер-нон, запихивая письмо обратно в конверт.

Гарри не двинулся с места.

— ОТДАЙТЕ МНЕ МОЕ ПИСЬМО! - прокричал он.

— Дайте мне его посмотреть! — заорал Дадли.

— ВОН! — взревел дядя Верной и, схватив за шиворот сначала Дадли, а потом Гарри, выволок их в коридор и захлопнул за ним дверь кухни.

Гарри и Дадли тут же устроили яростную, но молчаливую драку за место у замочной скважины — выиграл Дадли, и Гарри, не замечая, что очки повисли на одной дужке, улегся на пол, прикладывая ухо к узенькой полоске свободного пространства между полом и дверью.

— Вернон, — произнесла тетя Петунья дрожащим голосом. — Вернон, посмотри на адрес, как они могли узнать, где он спит? Ты не думаешь, что они следят за домом?

— Следят... даже шпионят... а может быть, даже ходят за нами по пятам, — пробормотал дядя Верной, который, кажется, был на грани помешательства.

— Что нам делать, Вернон? Может быть, следует им ответить? Написать, что мы не хотим...

Гарри видел, как блестящие туфли дяди Вернона ходят по кухне взад и вперед.

— Нет, — наконец ответил дядя Вернон. — Нет, мы просто проигнорируем это письмо. Если они не получат ответ... Да, это лучший выход из положения... Мы просто ничего не будем предпринимать...

— Но...

— Мне не нужны в доме такие типы, как они, ты поняла, Петунья?! Когда мы взяли его, разве мы не поклялись, что искореним всю эту опасную чепуху?!

В тот вечер, вернувшись с работы, дядя Верной совершил нечто такое, чего раньше никогда не делал, — он пришел к Гарри в чулан.

— Где мое письмо? — спросил Гарри, как только дядя Вернон протиснулся в дверь. — Кто мне его написал?

— Никто. Оно было адресовано тебе по ошибке, — коротко пояснил дядя Вернон. — Я его сжег.

—Не было никаких ошибок,—горячо возразил Гарри. — Там даже было написано, что я живу в чулане.

—ТИХО ТЫ! — проревел дядя Вернон, и от его крика с потолка упало несколько пауков. Дядя Вернон сделал несколько глубоких вдохов, а затем попытался улыбнуться, однако это далось ему с трудом, и улыбка получилась достаточно болезненной. — Э-э-э... кстати, Гарри, насчет этого чулана. Твоя тетя и я тут подумали... Ты слишком вырос, чтобы и дальше жить здесь... Мы подумали, будет лучше, если ты переберешься во вторую спальню Дадли.

— Зачем? — спросил Гарри.

— Не задавай вопросов! — рявкнул дядя Вернон. — Собирай свое барахло и тащи его наверх, немедленно!

В доме Дурслей было четыре спальни — одна для дяди Вернона и тети Петуньи, одна для гостей (обычно в роли гостьи выступала сестра дяди Вернона Мардж), одна, где спал Дадли, и еще одна, в которой Дадли хранил те игрушки и вещи, которые не помещались в его первой спальне. Гарри же хватило всего одного похода наверх, чтобы перенести все свои вещи из чулана. И теперь он сидел на кровати и осматривался.

Почти все в этой комнате было поломано. Подаренная Дадли всего месяц назад, но уже неработающая видеокамера лежала на маленьком заводном танке, пострадавшем от столкновения с соседской собакой, на которую его направил Дадли. В углу стоял первый телевизор Дадли, который тот разбил ударом ноги, когда отменили показ его любимой передачи. В другом углу стояла огромная клетка, в которой когда-то жил попутай и которого Дадли обменял на духовое ружье — а ружье лежало рядом, и дуло его было безнадежно погнуто, потому что Дадли как-то раз на него сел. Единственное, что в этой комнате выглядело новым, так это стоявшие на полках книги, — создавалось впечатление, что до них никогда не дотрагивались.

Снизу доносились вопли Дадли.

— Я не хочу, чтобы он там спал!.. Мне нужна эта комната!.. Пусть он убирается оттуда!..

Гарри вздохнул и лег на кровать. Вчера он отдал бы все на свете за то, чтобы оказаться здесь. Сегодня он предпочел бы оказаться в чулане со своим письмом, чем здесь, но без письма.

На другое утро за завтраком все сидели какие-то очень притихшие. А Дадли вообще пребывал в состоянии шока. Накануне он орал во все горло, колотил отца новой дубинкой, давился, пинал мать и подкидывал вверх свою черепаху, разбив ею стеклянную крышу оранжереи, но ему так и не вернули его вторую комнату. Что касается Гарри, то он вспоминал вчерашнее утро и жалел о том, что не распечатал свое письмо, пока был в коридоре. Дядя Вернон и тетя Петунья обменивались мрачными взглядами.

Когда за дверью послышались шаги почтальона, дядя Верной, все утро пытавшийся быть очень внимательным и вежливым по отношению к Гарри, потребовал, чтобы за почтой сходил Дадли. Из кухни было слышно, как тот идет к двери, стуча своей палкой по стенам и вообще по всему, что попадалось ему на пути. А затем донесся его крик.

— Тут еще одно! «Мистеру Г. Поттеру дом четыре по улице Тисовая, самая маленькая спальня».

Дядя Вернон со сдавленным криком вскочил и метнулся в коридор. Гарри рванул за ним. Дяде Вернону пришлось повалить Дадли на землю, чтобы вырвать у него из рук письмо, а это оказалось непросто, потому что Гарри сзади обхватил дядю Вернона за шею. После непродолжительной, но жаркой схватки, в которой каждый получил по нескольку ударов узловатой палкой, дядя Верной распрямился, тяжело дыша, но зато сжимая в руке письмо, адресованное Гарри.

— Иди в свой чулан... я хотел сказать, в свою спальню, — прохрипел он, обращаясь к Гарри. — И ты, Дадли... уйди отсюда, просто уйди.

Гарри долго мерил шагами спальню. Кто-то знал, что он переехал сюда из чулана. И еще этот кто-то знал, что он не получил первое письмо. И все это означало, что этот кто-то попробует передать ему еще одно письмо. И на этот раз Гарри собирался его получить. Потому что у него родился план.

* * *

Дышащий на ладан будильник благодаря Дадли неоднократно побывавший в мастерской, зазвонил ровно в шесть часов. Гарри поспешно выключил его и быстро оделся, стараясь не шуметь, чтобы ни в коем случае не разбудить семейство Дурслей. Он бесшумно вышел из своей комнаты и, крадучись, пошел вниз в полной темноте — включать свет было опасно.

План его заключался в том, чтобы выйти из дома, встать на углу Тисовой улицы и дождаться появления почтальона, чтобы первым забрать письма.

А сейчас он крался по темному коридору, его сердце отчаянно прыгало в груди, и...

-А-А-А-А!

Гарри буквально взлетел в воздух, потому что наступил на что-то большое и мягкое, лежавшее на коврике у входной двери. На что-то... живое!

Наверху зажегся свет, и Гарри с ужасом увидел, что этим большим и мягким было лицо дяди Вернона. Мистер Дурсль лежал у входной двери в спальном мешке. Не оставалось сомнений, что он сделал так именно для того, чтобы не дать Гарри осуществить задуманное. И, что тоже было несомненно, он вовсе не рассчитывал, что на него наступят.

После получасовых воплей дядя Вернон велел Гарри сделать ему чашку чая. Гарри грустно поплелся на кухню, а когда вернулся с чаем, почту уже принесли, и теперь она лежала за пазухой у дяди Вернона. Гарри отчетливо видел три конверта с надписями, сделанными изумрудно-зелеными чернилами.

— Я хочу... — начал было он, но дядя Вернон достал письма и разорвал их на мелкие кусочки прямо у него на глазах.

В тот день дядя Верной не пошел на работу. Он остался дома и намертво заколотил щель для писем.

— Видишь ли, — объяснял он тете Петунье сквозь зажатые в зубах гвозди, — если они не смогут доставлять свои письма, они просто сдадутся.

— Я не уверена, что это поможет, Вернон.

— О, у этих людей странная логика, Петунья. Они не такие, как мы с тобой, — ответил дядя Верной, пытаясь забить гвоздь куском фруктового кекса, только что принесенного ему тетей Петуньей.

* * *

В пятницу для Гарри принесли не меньше дюжины писем. Так как они не пролезали в заколоченную щель для писем, их просунули под входную дверь, а несколько штук протолкнули сквозь маленькое окошко в туалете на первом этаже.

Дядя Вернон снова остался дома. Он сжег все письма, а потом достал молоток и гвозди и заколотил парадную и заднюю двери, чтобы никто не смог выйти из дома. Работая, он что-то напевал себе под нос и испуганно вздрагивал от любых посторонних звуков.

* * *

В субботу ситуация начала выходить из-под контроля. Несмотря на усилия дяди Вернона, в дом попали целых двадцать четыре письма для Гарри — кто-то свернул их и засунул в две дюжины яиц, которые молочник передал тете Петунье через окно гостиной. Молочник не подозревал о содержимом яиц, но был крайне удивлен, что в доме заколочены двери. Пока дядя Вернон судорожно звонил на почту и в молочный магазин и искал того, кому можно пожаловаться на случившееся, тетя Петунья засунула письма в кухонный комбайн и перемолола их на мелкие кусочки.

— Интересно, кому это так сильно понадобилось пообщаться с тобой? — изумленно спросил Дадли, обращаясь к Гарри.

* * *

В воскресенье утром дядя Верной выглядел утомленным и немного больным, но зато счастливым.

— По воскресеньям — никакой почты, — громко заявил он с довольной улыбкой, намазывая джемом свою газету. - Сегодня - никаких чертовых писем...

Он не успел договорить, как что-то засвистело в дымоходе и ударило дядю Вернона по затылку. В следующую секунду из камина со скоростью пули вылетели тридцать или даже сорок писем. Дурсли инстинктивно пригнулись, и письма просвистели у них над головами, а Гарри подпрыгнул, пытаясь ухватить хотя бы одно из них.

— Вон! ВОН! — Дядя Верной поймал Гарри в воздухе, потащил к двери и вышвырнул в коридор. Затем из комнаты выбежали тетя Петунья и Дадли, закрывая руками лица, за ними выскочил дядя Верной, захлопнув за собой дверь. Слышно было, как в комнату продолжают падать письма, они стучали по полу и стенам, отлетая от них рикошетом.

— Ну все, — значимо и весомо произнес дядя Вер-нон. Он старался говорить спокойно, хотя на самом деле нервно выщипывал из усов целые пучки волос. — Через пять минут я жду вас здесь — готовыми к отъезду. Мы уезжаем, так что быстро соберите необходимые вещи — и никаких возражений!

Он выглядел таким разъяренным и опасным, особенно после того, как выдрал себе полуса, что возражать никто не осмелился. Десять минут спустя дядя Верной, взломав забитую досками дверь, вывел всех к машине, и автомобиль рванул в сторону скоростного шоссе. На заднем сиденье обиженно сопел Дадли — отец отвесил ему затрещину за то, что он слишком долго возился. А Дадли всего лишь пытался втиснуть в свою спортивную сумку телевизор, видеомагнитофон и компьютер.

Они ехали. Ехали все дальше и дальше. Даже тетя Петунья не решалась спросить, куда они направляются. Несколько раз дядя Верной делал крутой вираж, и какое-то время машина двигалась в обратном направлении. А потом снова следовал резкий разворот.

— Сбить их со следа... сбить их со следа, — всякий раз бормотал дядя Вернон.

Они ехали целый день, не сделав ни единой остановки для того, чтобы хоть что-нибудь перекусить. Когда стемнело, Дадли начал скулить. У него в жизни не было такого плохого дня. Он был голоден, он пропустил пять телевизионных программ, которые собирался посмотреть, и он никогда еще не делал таких долгих перерывов между компьютерными сражениями с пришельцами и чудовищами.

Когда стемнело, Дадли начал скулить. У него в жизни не было такого плохого дня. Он был голоден, он пропустил пять телевизионных программ, которые собирался посмотреть, и он никогда еще не делал таких долгих перерывов между компьютерными сражениями с пришельцами и чудовищами.
Наконец дядя Вернон притормозил у мрачной гостиницы на окраине большого города. Дадли и Гарри выделили одну комнату на двоих — в ней были две двуспальные кровати, застеленные влажными, пахнущими плесенью простынями. Дадли тут же захрапел, а Гарри сидел на подоконнике, глядя вниз на огни проезжающих мимо машин и думая, гадая, мечтая...

На завтрак им подали заплесневелые кукурузные хлопья и кусочки поджаренного хлеба с кислыми консервированными помидорами. Но не успели они съесть этот нехитрый завтрак, как к столу подошла хозяйка гостиницы.

— Я извиняюсь, но нет ли среди вас мистера Г. Поттера? Тут для него письма принесли, целую сотню. Они там у меня, у стойки портье.

Она протянула им конверт, на котором зелеными чернилами было написано:

«Мистеру Г. Поттеру, город Коукворт, гостиница «У железной дороги», комната 11».

Гарри попытался схватить письмо, но дядя Вернон ударил его по руке. Хозяйка гостиницы застыла, ничего не понимая.

—Я их заберу, — сказал дядя Вернон, быстро вставая из-за стола и удаляясь вслед за хозяйкой.

* * *

— Дорогой, не лучше ли нам будет вернуться? — робко поинтересовалась тетя Петунья спустя несколько часов, но дядя Верной, похоже, ее не слышал.

Никто не знал, куда именно они едут. Дядя Вер-нон завез их в чащу леса, вылез из машины, огляделся, потряс головой, сел обратно, и они снова двинулись в путь. То же самое случилось посреди распаханного поля, на подвесном мосту и на верхнем этаже многоярусной автомобильной парковки.

— Папа сошел с ума, да, мам? — грустно спросил Дадли после того, как днем дядя Верной оставил автомобиль на побережье, запер их в машине, а сам куда-то исчез.

Начался дождь. Огромные капли стучали по крыше машины. Дадли шмыгнул носом.

— Сегодня понедельник, — запричитал он. — Сегодня вечером показывают шоу великого Умберто. Я хочу, чтобы мы остановились где-нибудь, где есть телевизор.

«Значит, сегодня понедельник», — подумал про себя Гарри, вспоминая кое о чем. Если сегодня был понедельник—а в этом Дадли можно было доверять, он всегда знал, какой сегодня день, благодаря телевизионной программе, — значит, завтра, во вторник, Гарри исполнится одиннадцать лет. Конечно, нельзя сказать, что у него были веселые дни рождения, -например, в прошлом году Дурели подарили ему вешалку для куртки и пару старых носков дяди Вернона. Так что и в этом году от дня рождения ничего особенного ждать не стоило. Но все же не каждую неделю тебе исполняется одиннадцать.

Дядя Верной вернулся к машине, по лицу его блуждала непонятная улыбка. В руках он держал длинный сверток, и когда тетя Петунья спросила, что это он там купил, он ничего не ответил.

— Я нашел превосходное место! — объявил дядя Вернон. — Пошли! Все вон из машины!

На улице было очень холодно. Дядя Вернон указал пальцем на огромную скалу посреди моря. На вершине скалы приютилась самая убогая хижина, какую только можно было представить. Понятно, что ни о каком телевизоре не могло быть и речи.

— Сегодня вечером обещают шторм! — радостно сообщил дядя Вернон, хлопнув в ладоши.—А этот, джентльмен любезно согласился одолжить нам свою! лодку.

Дядя Вернон кивнул на семенящего к ним беззубого старика, который злорадно ухмылялся, показывая на старую лодку, прыгающую на серых, отливающих сталью волнах.

— Я уже запасся кое-какой провизией, — произнес дядя Вернон.

— Так что теперь — все на борт!
В лодке было еще холоднее, чем на берегу. Ледяные брызги и капли дождя забирались за шиворот, а арктический ветер хлестал в лицо. Казалось, что прошло несколько часов, прежде чем они доплыли до скалы, а там дядя Верной, поскальзываясь на камнях и с трудом удерживая равновесие, повел их к покосившемуся домику.

Внутри был настоящий кошмар — сильно пахло морскими водорослями, сквозь дыры в деревянных стенах внутрь с воем врывался ветер, а камин был отсыревшим и пустым. Вдобавок ко всему в домике было лишь две комнаты.

Приобретенная дядей Верноном провизия поразила всех — четыре пакетика чипсов и четыре банана. После еды — если это можно было назвать едой — дядя Верной попытался разжечь огонь с помощью пакетиков из-под чипсов, но те не желали загораться и просто съежились, заполнив комнату едким дымом.

— Надо было забрать из гостиницы все эти письма — вот бы они сейчас пригодились, — весело заметил дядя Вернон.

Дядя пребывал в очень хорошем настроении. Очевидно, он решил, что из-за шторма до них никто не доберется, так что писем больше не будет. Гарри в глубине души был с ним согласен, хотя его эта мысль совершенно не радовала.

Как только стемнело, начался обещанный шторм. Брызги высоких волн стучали в стены домика, а усиливающийся ветер неистово ломился в грязные окна. Тетя Петунья нашла в углу одной из комнат покрытые плесенью одеяла и устроила Дадли постель на изъеденной молью софе. Они с дядей Верноном ушли во вторую комнату, где стояла огромная продавленная кровать, а Гарри пришлось улечься на пол, накрывшись самым тонким и самым рваным одеялом.

Ураган крепчал и становился все яростнее, а Гарри не мог заснуть. Он поеживался от холода и переворачивался с боку на бок, стараясь устроиться поудобнее, а в животе у него урчало от голода. Дадли захрапел, но его храп заглушали низкие раскаты грома: началась гроза.

У Дадли были часы со светящимся циферблатом, и когда его жирная рука выскользнула из-под одеяла и повисла над полом, Гарри увидел, что через десять минут ему исполнится одиннадцать лет. Он лежал и смотрел, как бегает по кругу секундная стрелка, приближая его день рождения, и спрашивал себя, вспомнят ли Дурсли об этой дате. Но еще больше его интересовало, где сейчас был тот, кто посылал ему письма

До начала следующего дня оставалось пять минут. Гарри отчетливо услышал, как снаружи что-то заскрипело. Ему хотелось верить, что крыша домика выдержит атаку дождя и ветра и не провалится внутрь, хотя, возможно, так стало бы теплее — все равно хуже, чем сейчас, быть уже не могло.

Часы Дадли показывали без четырех двенадцать. Гарри подумал, что, когда они вернутся на Тисовую улицу, вполне возможно, в доме будет столько писем, что ему удастся стащить хотя бы одно.

Без трех двенадцать. Снаружи раздался непонятный звук, словно море громко хлестнуло по скале. А еще через минуту до Гарри донесся громкий треск — наверное, это упал в море большой камень.

Еще одна минута, и наступит день его рождения. Тридцать секунд... двадцать... десять... девять... Может, имеет смысл разбудить Дадли, просто для того что-бы его позлить? Три секунды... две... одна...

БУМ!

Хижина задрожала, Гарри резко сел на полу, глядя на дверь. За ней кто-то стоял и громко стучал, требуя, чтобы его впустили. Но кто?

Глава 4 ХРАНИТЕЛЬ КЛЮЧЕЙ

БУМ! — снова раздался грохот. Дадли вздрогнул и проснулся.

— Где пушка? — с глупым видом спросил он. Позади них громко хлопнула дверь, отделявшая

одну комнату от другой, и появился тяжело дышавший дядя Верной. В руках у него было ружье — так что теперь стало ясно, что лежало в том длинном пакете, о содержимом которого он никому не рассказал.

— А-а-а, — протянул тот. — Я о нем слышал. Он там что-то вроде прислуги, да?
— Он лесник, — сухо ответил Гарри. С каждой секундой этот мальчик нравился ему все меньше и меньше.
— Да, точно. Я слышал, он настоящий дикарь. Живет в хижине на территории школы и время от времени напивается и пытается творить чудеса, а все кончается тем, что вспыхивает его собственная постель.
— Лично мне он очень нравится, — холодно парировал Гарри.
— Вот как? — На лице мальчика появилась презрительная усмешка. — А почему он с тобой? Где твои родители?
— Они умерли, — коротко ответил Гарри. Ему не хотелось разговаривать с мальчиком на эту тему.
— О, мне очень жаль, — произнес тот, хотя по его голосу нельзя было сказать, что он о чем-либо сожалеет. — Но они были из наших или нет?
— Они были волшебники, если ты об этом.
— Если честно, я не понимаю, почему в школу принимают не только таких, как мы, но и детей не из наших семей. Они ведь другие. Они по-другому росли и ничего о нас не знают. Представь, некоторые даже никогда не слышали о Хогвартсе до того дня, как получили письмо. Я думаю, что в Хогвартсе должны учиться только дети волшебников. Кстати, а как твоя фамилия?
Но прежде чем Гарри успел ответить, в разговор вмешалась мадам Малкин.
— Все готово, — произнесла она.
Нельзя сказать, чтобы Гарри был огорчен тем, что у него появился повод закончить разговор, и он поспешно спрыгнул со скамеечки.
— Что ж, встретимся в школе, — бросил ему вслед мальчик.
Гарри молча ел купленное Хагридом мороженое — ванильно-шоколадное с колотыми орешками. Мороженое было настолько вкусным, что есть и одновременно разговаривать было бы слишком. Но Хагрид заметил, что Гарри какой-то притихший и грустный.
— Чой-то случилось? — спросил он.
— Все в порядке, — соврал Гарри.
Они зашли в магазинчик, чтобы купить пергамент и перья. Гарри немного развеселился, купив флакончик чернил, которые меняли цвет в процессе письма.
— Хагрид, а что такое квиддич? — спросил он, когда они вышли из магазина.
— Черт меня подери, Гарри, разве можно не знать, что такое квиддич?! Извини… э-э… все время забываю, что ты почти ничего не знаешь.
— Перестань. Мне и так плохо, — мрачно сказал Гарри. И рассказал Хагриду о том, что произошло в магазине одежды. — И еще он сказал, что детей из семей маглов не следует принимать в школу, и…
— Но ты же не из маглов, — горячо возразил Хагрид. — Знай этот мальчишка, кто ты есть… Он твое имя с детства знает, если он из наших… Ты ж видел, как тебя встречали в «Дырявом котле». И вообще ничего он в этом не понимает, да! Ты мне поверь, среди лучших магов такие есть, которые от маглов родились и с ними жили. Да вот хоть маму твою возьми и сестру ее…
— Ты мне так и не ответил: что такое квиддич?
— Это наш спорт. Спорт волшебников. Что-то вроде… э-э… футбола у маглов. Все играют в квиддич, и болельщиков куча. В него в воздухе играют, на метлах, и там четыре мяча… ну… сложно это, в общем, тебе все объяснять, правила и все такое…
— А что такое Слизерин и Пуффендуй?
— Школьные факультеты. Их четыре всего. Про Пуффендуй говорят, что там самые тупицы учатся, но…
— Готов спорить, что я попаду в Пуффендуй, — мрачно заметил Гарри.
— Лучше в Пуффендуй, чем в Слизерин, — еще более мрачно ответил Хагрид. — Все те, кто потом плохими стали, они все из Слизерина были. Ты-Знаешь-Кто тоже оттуда.
— Волан… извини… Ты-Знаешь-Кто учился в Хогвартсе?
— Много-много лет назад, — ответил Хагрид.
После этого они зашли за учебниками в магазин под названием «Флориш и Блоттс», где было столько книг, сколько Гарри ни разу в жизни не видел, — они стояли на полках, занимая все пространство магазина от пола до потолка. Там были гигантские фолианты в кожаных переплетах, каждый весом с огромный булыжник; там были книги размером с почтовую марку и книги в шелковых обложках; там были книги, испещренные непонятными символами, и книги, в которых были только пустые страницы. Эти книги не оставили бы равнодушным даже Дадли, который никогда ничего не читал. Хагриду пришлось буквально силой оттаскивать Гарри от учебника профессора Виндиктуса Виридиана «Как наслать проклятие и защититься, если проклятие наслали на вас» («Очаруйте ваших друзей и одурманьте ваших врагов. Самые современные способы взять реванш» — гласил подзаголовок книги. — «Выпадение волос. Ватные ноги. Немота и многое-многое другое»).
— Я пытался узнать, как наслать проклятие на Дадли, — объяснил Гарри.
— Не скажу, что идея плоха, но ты пойми, нельзя… э-э… пользоваться магией в мире маглов. Хотя, если по правде, иногда можно… н-ну… от ситуации зависит. — Хагрид покивал, показывая, что с пониманием относится к тому, что сказал Гарри, — ведь это именно из-за Хагрида у Дадли вырос поросячий хвостик. — Но ты ж все равно так не сможешь пока — этому не сразу учат. Тебе сначала многое другое надо будет узнать.
Хагрид не позволил Гарри купить котел из чистого золота.
— В списке сказано, что тебе оловянный нужен, значит, оловянный и купим. — Тут великан был неумолим.
Зато они купили очень красивые и точные весы, а еще приобрели складной медный телескоп. Затем они посетили аптеку, в которой все было так волшебно, что Гарри даже не обратил внимания на ужасный запах — там пахло тухлыми яйцами и гнилыми кабачками. На полу стояли бочки с какой-то слизью, вдоль стен выстроились стеклянные банки с засушенными растениями, толчеными корнями и разноцветными порошками, а с потолка свисали связки перьев, клыков и загнутых когтей. Пока Хагрид разговаривал с аптекарем — им нужно было купить всякие ингредиенты для приготовления волшебных снадобий, — Гарри изучал серебряные рога единорога стоимостью в двадцать один галлеон каждый и крошечные глаза жуков, блестящие и черные (пять кнатов за ковшик).
Выйдя из аптеки, Хагрид попросил Гарри показать ему письмо и еще раз внимательно его изучил.
— Не, еще не все… еще одна вещь осталась, — сказал он. — Я тебе до сих пор… э-э… подарок не купил, а у тебя ж день рождения сегодня.
Гарри почувствовал, что краснеет.
— Но вы совсем не обязаны…
— Да знаю я, что не обязан, — отмахнулся от него Хагрид. — Вот чего… куплю-ка я тебе животное. Может, жабу… хотя нет, жабы сто лет как из моды вышли, тебя в школе на смех подымут. И кошек я не люблю, мне от них… э-э… чихать охота. Во — купим тебе сову. О совах все дети мечтают, да и к тому же полезные они, почту твою носят, и все такое.
Двадцать минут спустя они вышли из магазина под названием «Торговый центр „Совы“», и Гарри зажмурился от яркого солнца, потому что в магазине царила полная шорохов, шелеста и шуршания перьев тьма, освещаемая лишь мерцанием ярких, как драгоценные камни, глаз. В руке Гарри держал огромную клетку, в которой сидела красивая полярная сова. Сова спала, засунув голову под крыло. Гарри распирало чувство признательности, и он никак не мог остановиться, в сотый раз говоря Хагриду большое спасибо и начиная заикаться, как профессор Квиррелл.
— Ну хватит тебе, — ворчливо заметил Хагрид, пытаясь скрыть смущение — он явно был очень польщен. — Я ж так понял, что Дурсли эти тебя… ну… не особо подарками баловали. А ты не с ними теперь, а с нами, тут… э-э… по-другому все будет. Ладно, нам только волшебная палочка осталась. В «Олливандер» пойдем, лучшее место для этого. Там тебе такую палочку подберут, закачаешься, да!
Гарри затаил дыхание: получить волшебную палочку ему хотелось больше, чем все остальное, что было в списке.
Магазин находился в маленьком обшарпанном здании. С некогда золотых букв «Семейство Олливандер — производители волшебных палочек с 382-го года до нашей эры» давно уже облетела позолота. В пыльной витрине на выцветшей фиолетовой подушке лежала одна-единственная палочка.
Когда они вошли внутрь, где-то в глубине магазина зазвенел колокольчик. Помещение было крошечным и абсолютно пустым, если не считать одного длинного тонконогого стула, на который уселся Хагрид в ожидании хозяина. Гарри чувствовал себя очень странно — словно он попал в библиотеку, в которой были очень строгие правила. У него возникла куча новых вопросов, которые он собирался задать Хагриду, но здесь не решался. Вместо этого он рассматривал тысячи узеньких коробочек, выстроившихся вдоль стен от пола до потолка. Гарри почувствовал, как по коже побежали мурашки. Здешние пыль и тишина были полны волшебных секретов и, казалось, издавали почти неслышный звон.
— Добрый день, — послышался тихий голос.
Гарри подскочил от неожиданности. Хагрид, по-видимому, тоже подскочил, потому что раздался громкий треск, и великан быстро отошел от покосившегося стула.
Перед ними стоял пожилой человек, от его больших, почти бесцветных глаз исходило странное, прямо-таки лунное свечение, прорезавшее магазинный мрак.
— Здравствуйте, — выдавил из себя Гарри.
— О, да. — Старичок покивал головой. — Да, да. Я так и думал, что скоро увижу вас, Гарри Поттер. — Это был не вопрос, а утверждение. — У вас глаза, как у вашей матери. Кажется, только вчера она была у меня, покупала свою первую палочку. Десять дюймов с четвертью, элегантная, гибкая, сделанная из ивы. Прекрасная палочка для волшебницы.
Мистер Олливандер приблизился к Гарри почти вплотную. Гарри ужасно захотелось отвернуться или просто моргнуть. От взгляда этих серебристых глаз ему стало не по себе.
— А вот твой отец предпочел палочку из красного дерева. Одиннадцать дюймов. Тоже очень гибкая. Чуть более мощная, чем у твоей матери, и великолепно подходящая для превращений. Да, я сказал, что твой отец предпочел эту палочку, но это не совсем так. Разумеется, не волшебник выбирает палочку, а палочка волшебника.
Мистер Олливандер стоял так близко к Гарри, что их носы почти соприкасались. Гарри даже видел свое отражение в затуманенных глазах старика.
— А, вот куда…
Мистер Олливандер вытянул длинный белый палец и коснулся шрама на лбу Гарри.
— Мне неприятно об этом говорить, но именно я продал палочку, которая это сделала, — мягко произнес он. — Тринадцать с половиной дюймов. Тис. Это была мощная палочка, очень мощная, и в плохих руках… Что ж, если бы я знал, что натворит эта палочка, я бы…
Он потряс головой, и вдруг, к облегчению Гарри, который больше не мог выдерживать этот взгляд, заметил Хагрида.
— Рубеус! Рубеус Хагрид! Рад видеть вас снова… Дуб, шестнадцать дюймов, очень подвижная, не так ли?
— Так и было, да, сэр, — ответил Хагрид.
— Хорошая была палочка. Но, как я понимаю, ее переломили надвое, когда вас отчислили? — Мистер Олливандер внезапно посуровел.
— Э-э-э… Да, так и было, сэр, — согласился Хагрид, изучая свои ноги и зачем-то вытирая их об пол. И вдруг просиял. — Но зато у меня остались обломки.
— Надеюсь, вы их не используете? — строго спросил мистер Олливандер.
— О, конечно нет, сэр, — быстро ответил Хагрид.
Гарри заметил, что Хагрид очень крепко сжал свой розовый зонтик.
— Гм-м-м, — задумчиво протянул мистер Олливандер, не сводя с Хагрида испытующего взгляда. — Ладно, а теперь вы, мистер Поттер. Дайте мне подумать. — Он вытащил из кармана длинную линейку с серебряными делениями. — Какой рукой вы держите палочку?
— Я?.. — замялся Гарри, наконец спохватившись. — А, я правша!
— Вытяните руку. Вот так.
Старичок начал измерять правую руку Гарри. Сначала расстояние от плеча до пальцев, затем расстояние от запястья до локтя, затем от плеча до пола, от колена до подмышки, и еще зачем-то измерил окружность головы.
— Внутри каждой палочки находится мощная магическая субстанция, мистер Поттер, — пояснял старичок, проводя свои измерения. — Это может быть шерсть единорога, перо из хвоста феникса или высушенное сердце дракона. Каждая палочка фирмы «Олливандер» индивидуальна, двух похожих не бывает, как не бывает двух абсолютно похожих единорогов, драконов или фениксов. И конечно, вы никогда не достигнете хороших результатов, если будете пользоваться чужой палочкой.
Гарри внезапно осознал, что линейка сама его измеряет, а мистер Олливандер давно отошел к полкам и снимает с них одну коробочку за другой.
— Достаточно, — сказал он, и линейка упала на пол. — Что ж, мистер Поттер, для начала попробуем эту. Бук и сердце дракона. Девять дюймов. Очень красивая и удобная. Возьмите ее и взмахните.
Гарри взял палочку в правую руку и, чувствуя себя полным дураком, немного помахал ей перед своим носом, но мистер Олливандер практически тут же вырвал ее из его руки.
— Эта не подходит, возьмем следующую. Клен и перо феникса. Семь дюймов. Очень хлесткая. Пробуйте.
Гарри попробовал — хотя едва он успел поднять палочку, как она оказалась в руках мистера Олливандера.
— Нет, нет, берите эту — эбонит и шерсть единорога, восемь с половиной дюймов, очень пружинистая. Давайте, давайте, попробуйте ее.
Гарри пробовал. И снова пробовал. И еще раз попробовал. Он никак не мог понять, чего ждет мистер Олливандер. Гора опробованных палочек, складываемых мистером Олливандером на стул, становилась все выше и выше. Но мистера Олливандера это почему-то вовсе не утомляло, а, наоборот, ужасно радовало. Чем больше коробочек он снимал с полок, тем счастливее выглядел.
— А вы необычный клиент, мистер Поттер, не так ли? Не волнуйтесь, где-то здесь у меня лежит то, что вам нужно… а кстати… действительно, почему бы и нет? Конечно, сочетание очень необычное — остролист и перо феникса, одиннадцать дюймов, очень гибкая прекрасная палочка.
Гарри взял палочку, которую протягивал ему мистер Олливандер. И внезапно пальцы его потеплели. Он поднял палочку над головой, со свистом опустил ее вниз, разрезая пыльный воздух, и из палочки вырвались красные и золотые искры, яркие, как фейерверк, и их отсветы заплясали на стенах.
— О, браво! Да, это действительно то, что надо, это просто прекрасно. Так, так, так… очень любопытно… чрезвычайно любопытно…
Мистер Олливандер уложил палочку обратно в коробку и начал упаковывать ее в коричневую бумагу, продолжая бормотать:
— Любопытно… очень любопытно…
— Извините, — спросил Гарри, — что именно кажется вам любопытным?
Мистер Олливандер уставился на Гарри своими выцветшими глазами.
— Видите ли, мистер Поттер, я помню каждую палочку, которую продал. Все до единой. Внутри вашей палочки — перо феникса, я вам уже сказал. Так вот, обычно феникс отдает только одно перо из своего хвоста, но в вашем случае он отдал два. Поэтому мне представляется весьма любопытным, что эта палочка выбрала вас, потому что ее сестра, которой досталось второе перо того феникса… Что ж, зачем от вас скрывать — ее сестра оставила на вашем лбу этот шрам.
Гарри судорожно вздохнул.
— Да, тринадцать с половиной дюймов, тис. Странная вещь — судьба. Я ведь вам говорил, что палочка выбирает волшебника, а не наоборот? Так что думаю, что мы должны ждать от вас больших свершений, мистер Поттер. Тот-Чье-Имя-Нельзя-Называть сотворил много великих дел — да, ужасных, но все же великих.
Гарри поежился. Он не был уверен, что ему нравится мистер Олливандер. Он заплатил за палочку семь золотых галлеонов, и мистер Олливандер с поклонами проводил их с Хагридом до двери.
* * *

Была уже вторая половина дня, и солнце опускалось все ниже, когда они с Хагридом прошли обратно сквозь Косой переулок, потом сквозь стену и вошли в «Дырявый котел», в котором уже не было ни единого посетителя. Выйдя оттуда, они оказались в другом мире, но Гарри шел молча и словно не замечал этого. Он даже не обратил внимания на то, как смотрели на них люди, когда они с Хагридом ехали в метро, нагруженные разнообразными свертками причудливой формы и вдобавок ко всему со спящей совой. Они поднялись по эскалатору и оказались на Пэддингтонском вокзале. А Гарри, мысленно все еще пребывающий в Косом переулке, осознал, где они находятся, лишь когда Хагрид потрепал его по плечу.
— Надо б немного перекусить… как раз до твоего поезда успеем, — произнес Хагрид.
Он купил себе и Гарри по гамбургеру, и они уселись на пластиковые стулья. Гарри, очнувшись от своих мыслей, озирался по сторонам. Мир, к которому он привык, в котором прожил одиннадцать лет, теперь казался ему каким-то странным.
— С тобой все нормально, Гарри? — спросил Хагрид. — Что-то ты очень тихий.
Гарри не был уверен, что сможет объяснить свое состояние, и жевал гамбургер, пытаясь подобрать нужные слова. Да, сегодня у него был лучший день рождения за всю его жизнь, но все же, все же, все же…
— Все думают, что я особенный, — наконец произнес он. — Все эти люди в «Дырявом котле», и профессор Квиррелл, и мистер Олливандер… Но я же ничего не знаю о магии. Как они могут ожидать от меня чего-то великого? Да, я знаменит… но я даже не могу вспомнить, как произошло то, из-за чего я стал знаменитостью. Я ведь совсем не знаю, что случилось, когда Волан… извини, я хотел сказать Ты-Знаешь-Кто… В общем, я не знаю, что случилось в ту ночь, когда умерли мои родители…
Хагрид перегнулся через стол. Трудно было поверить в то, что этот ужасающего вида великан с заросшим бородой лицом и кустистыми бровями может так тепло улыбаться.
— Да ты не волнуйся, Гарри, — посоветовал он. — Ты всему быстро научишься. В Хогвартсе все начинают с самого начала, так что ты будешь в полном порядке. Просто будь собой — и все дела. Я понимаю, тебя выделили из всех остальных, ты знаменитость. Таким, как ты, всегда непросто. Но поверь мне, тебе будет очень здорово в Хогвартсе… как мне было здорово, да и до сих пор здорово, если по правде.
Когда подошел поезд, на котором Гарри должен был возвращаться к Дурслям, Хагрид втащил в купе все его вещи и на прощанье протянул конверт.
— Это твой билет на поезд до Хогвартса, — пояснил он. — Первое сентября, вокзал «Кингс Кросс» — там все написано, в билете этом. Если с Дурслями… э-э… какие проблемы, ты мне… ну… письмо пошли с совой, она знает, где меня найти… Ну, скоро свидимся, Гарри.
Поезд тронулся. Гарри пытался получше рассмотреть Хагрида, пока тот не исчез из виду, — он встал с сиденья и прижался носом к окну. Но стоило ему моргнуть, и Хагрид растворился в воздухе.

Глава шестая.
Путешествие с платформы Девять и Три Четверти
Последний месяц у Дёрсли для Гарри был невесёлым. Правда, Дадли теперь настолько боялся Гарри, что не хотел оставаться с ним в одной комнате, а тётя Петуния и дядя Вернон не запирали Гарри в чулане, не заставляли что-нибудь делать и не кричали на него — вообще-то, они совсем с ним не разговаривали. Они были так напуганы и, в то же время, злы на Гарри, что вели себя так, будто он вообще был для них пустым местом. И, хотя во многом жить стало лучше, чем прежде, спустя некоторое время это начало действовать слегка угнетающе.

Гарри сидел у себя в комнате в компании своей новой совы. Он решил назвать её Хедвигой — именем, которое он нашёл в «Истории Магии». Его учебники оказались очень интересными. Лёжа на кровати, он читал их до поздней ночи, а Хедвига, когда ей вздумается, вылетала и влетала в открытое окно. Хорошо ещё, что тётя Петуния больше не приходила сюда пылесосить, потому что Хедвига постоянно таскала в дом дохлых мышей. Каждый вечер, перед тем, как лечь спать, Гарри отмечал галочкой ещё один день на листе бумаги, который он прикрепил к стене, чтобы отсчитывать время, оставшееся до первого сентября.

В последний день августа он подумал, что было бы неплохо поговорить с дядей и тётей по поводу того, как ему добраться до вокзала Кингс-Кросс на следующий день, поэтому он спустился в гостиную, где они смотрели по телевизору викторину. Он кашлянул, давая знать о себе, и Дадли с криками выскочил из комнаты.

— Э-э… дядя Вернон?

Дядя Вернон что-то буркнул, давая понять, что он слушает.

— Э… мне нужно попасть на Кингс-Кросс завтра… чтобы поехать в Хогвартс.

Дядя Вернон снова буркнул.

— Не могли бы вы меня туда подбросить?

Бурк. Гарри предположил, что это означает «да».

— Спасибо.

Он уже собирался отправиться к себе наверх, как вдруг дядя Вернон заговорил:

— Интересный способ добраться до школы колдунов — на поезде! Что, все ковры-самолёты прохудились?

Гарри ничего не ответил.

— Так где находится эта школа?

— Я не знаю, — ответил Гарри, впервые осознав этот факт. Он вытащил из кармана билет, который ему дал Хагрид.

— Я просто сяду на поезд, который отходит от платформы девять и три четверти в одиннадцать часов, — прочитал он.

Дядя и тётя уставились на него.

— С какой платформы?

— Девять и три четверти.

— Не мели вздор, — сказал дядя Вернон, — не бывает платформы девять и три четверти.

— Так указано в моём билете.

— Сумасшедшие, — сказал дядя Вернон. — абсолютные психи — вот все они кто. Погоди, сам увидишь. Ладно, отвезём мы тебя завтра на Кингс-Кросс. Всё равно мы собираемся в Лондон, иначе я не стал бы себя утруждать.

— А зачем вы поедете в Лондон? — спросил Гарри, стараясь оставаться дружелюбным.

— Свозим Дадли в больницу, — прорычал дядя Вернон. — Нужно удалить этот проклятый хвост, прежде чем он отправится в Смелтингс.
* * *
Следующим утром Гарри проснулся в пять часов и больше не мог заснуть, потому что слишком волновался и нервничал. Он встал и натянул джинсы, поскольку не хотел появляться на вокзале в своей чародейской мантии — лучше переодеться в поезде. Он ещё раз сверился со списком принадлежностей для Хогвартса, чтобы удостовериться, что у него есть всё необходимое, убедился, что Хедвига надёжно заперта в своей клетке, и затем принялся расхаживать по комнате, ожидая пробуждения Дёрсли. Двумя часами позже его огромный и тяжёлый чемодан погрузили в машину Дёрсли, тётя Петуния уговорила Дадли сесть рядом с Гарри, и они отправились в путь.

До Кингс-Кросс они добрались в половине одиннадцатого. Дядя Вернон швырнул чемодан Гарри на тележку и сам покатил её на вокзал. Гарри думал, что это было подозрительно любезно с его стороны, пока дядя Вернон внезапно не остановился лицом к платформам со злобной ухмылкой на лице.

— Ну что ж, вот и всё, парень. Платформа девять — платформа десять. Твоя платформа должна быть где-то посередине, но её, видимо, ещё не построили, а?

Конечно же, он был совершенно прав. Над одной платформой висела большая пластиковая табличка с номером девять, над следующей — с номером десять, а в середине ничего не было.

— Приятного семестра, — сказал дядя Вернон с ещё более злобной ухмылкой. Он ушёл, больше ничего не сказав. Гарри обернулся и увидел, как Дёрсли уезжают. Все трое хохотали. У Гарри пересохло во рту. Что же ему теперь делать? Он уже начал привлекать к себе множество любопытных взглядов из-за Хедвиги. Придётся у кого-нибудь спросить.

Он остановил проходившего мимо охранника, но не осмелился упомянуть платформу девять и три четверти. Охранник никогда не слышал о Хогвартсе, и, когда Гарри даже не смог объяснить, в какой части страны находится эта школа, начал раздражаться, будто Гарри нарочно включил дурака. Впадая в отчаяние, Гарри осведомился о поезде, который отходит в 11 часов, но охранник сказал, что такого нет. В конце концов, охранник зашагал прочь, ворча что-то про тех, кто тратит его время впустую. Теперь Гарри изо всех сил старался не паниковать. Большие часы над расписанием прибытия поездов гласили, у него оставалось десять минут, чтобы сесть на поезд в Хогвартс, а он не имел ни малейшего понятия, как это сделать. Он оказался один посреди вокзала с чемоданом, который он с трудом мог поднять, полным карманом колдовских денег и большой совой.

Очевидно, Хагрид забыл сказать ему что-то, что надо сделать, вроде того, как постучать по третьему кирпичу слева, чтобы попасть на Диагон Аллею. Гарри подумал, а не вытащить ли ему свою волшебную палочку и начать обстукивать ею стойку билетного контролёра между платформами девять и десять?

В этот момент прямо позади него прошла группа людей, и он уловил несколько слов из их разговора:

— …забито магглами, конечно…

Гарри резко обернулся. Это сказала полная женщина, разговаривавшая с четырьмя мальчиками. Все они были с огненно-рыжими волосами. Каждый из них толкал впереди себя тележку с таким же, как у Гарри, чемоданом… и у них была сова!

С бешено бьющимся сердцем, Гарри толкнул свою тележку следом за ними. Они остановились, он тоже, достаточно близко, чтобы слышать, о чём они говорят.

— Так, какой номер платформы? — спросила мать мальчиков.

— Девять и три четверти! — пропищала маленькая девочка, тоже рыжеволосая, которая держалась за её руку, — Мам, можно мне поехать?…

— Ты ещё недостаточно взрослая, Джинни, а теперь — тихо. Давай, Перси, ты первый.

Парень, выглядевший среди мальчиков самым старшим, зашагал по направлению к платформам девять и десять. Гарри наблюдал за ним, стараясь не моргать, чтобы ничего не пропустить, но когда мальчик приблизился к разделительному барьеру между платформами, большая толпа туристов прошла прямо перед Гарри, и к моменту, когда последний рюкзак перестал загораживать поле зрения, парень уже исчез.

— Фред, ты следующий, — сказала полная женщина.

— Я не Фред, я Джордж, — сказал мальчик. — Честное слово, женщина, и ты ещё называешь себя нашей матерью? Разве не видно, что я Джордж?

— Извини, Джордж, дорогой.

— Шучу, я — Фред, — сказал мальчик, и двинулся вперёд. Его близнец закричал ему вслед, чтобы тот поторопился, и, видимо, тот так и поступил, потому что секундой позже он исчез, — но как он это сделал?

Теперь третий из братьев бодро направлялся к барьеру — он был уже почти там — и затем, совершенно внезапно, его не стало.

Ничего другого не оставалось.

— Извините, — обратился Гарри к полной женщине.

— Здравствуй, милый, — сказала она. — Первый раз едешь в Хогвартс? Рон тоже новичок.

Она указала на последнего и самого младшего из своих сыновей. Он был высоким, худощавым, нескладным, веснушчатым, с большими руками и ногами и с длинным носом.

— Да, — сказал Гарри, — Дело в том… дело в том, что я не знаю, как…

— Как попасть на платформу? — доброжелательно спросила она, и Гарри кивнул.

— Не волнуйся, — сказала она, — Всё, что тебе нужно сделать, это пойти прямо на барьер между платформами девять и десять. Не останавливайся и не бойся, что ты в него врежешься, это очень важно. Если нервничаешь, лучше всего сделать это с разбегу. Давай, ступай сейчас, перед Роном.

— Э… ладно, — ответил Гарри.

Он развернул свою тележку и уставился на барьер. Тот выглядел весьма твёрдым.

Гарри пошёл на него. Люди толкали его, спеша к платформам девять и десять, и он ускорил шаг. Сейчас он врежется в прямо в стойку билетного контролёра, и тогда попадёт в беду… налегая на тележку, он сорвался на тяжёлый бег… барьер всё приближался… он уже не мог остановиться… тележка стала неуправляема… остаётся всего фут… он закрыл глаза, приготовившись к столкновению…

Но его не произошло… он продолжал бежать… он открыл глаза.

Ярко-алый паровоз ожидал возле платформы, заполненной людьми. Табличка наверху гласила: «Хогвартс-экспресс, 11 часов». Гарри оглянулся и на месте барьера увидел кованую железную арку с надписью «Платформа девять и три четверти». У него получилось.

Дым от паровоза плыл над головами гудящей толпы, в то время как кошки всевозможных окрасов сновали под ногами людей. Совы раздражённо ухали друг на друга сквозь гул голосов и скрип тяжёлых чемоданов.

Несколько первых вагонов были уже заполнены учениками: одни вывешивались из окон, чтобы поговорить со своей семьёй, другие боролись за места. Гарри толкал свою тележку вперёд по платформе, в поисках свободного места. Он прошёл мимо круглолицего мальчика, сказавшего:

— Ба, я снова потерял свою жабу.

— Ох, Невилл, — услышал он вздох пожилой женщины.

Вокруг мальчика с дредами собралась небольшая толпа.

— Дай нам посмотреть, Ли, давай!

Парень поднял крышку коробки, которую держал в руках, и все вокруг него завизжали и завопили, когда изнутри что-то высунуло длинную волосатую лапу.

Гарри протискивался через толпу, пока не обнаружил пустое купе почти в конце поезда. Сначала он занёс внутрь Хедвигу, потом принялся подтаскивать чемодан к двери вагона. Он пытался поднять его вверх по ступенькам, но смог лишь с трудом приподнять один край, дважды уронив чемодан себе на ногу, что было довольно болезненно.

— Тебе помочь?

Это был один из рыжеволосых близнецов, за которыми он прошёл через барьер.

— Да, пожалуйста, — тяжело дыша, сказал Гарри.

— Эй, Фред! Подойди-ка сюда, помоги!

С помощью близнецов Гарри наконец-то задвинул свой чемодан в угол купе.

— Спасибо, — сказал Гарри, убирая с глаз мокрые от пота волосы.

— А это что? — вдруг спросил у Гарри один из близнецов, показывая на шрам в виде молнии.

— Чтоб мне провалиться, — сказал другой. — Неужели ты…
— Это он, — сказал первый. — Это ведь ты? — добавил он, обращаясь к Гарри.

— Что? — спросил Гарри.

— Гарри Поттер, — хором сказали близнецы.

— А, он, — сказал Гарри. — В смысле, да, это я.

Оба мальчика вытаращили на него глаза, и Гарри почувствовал, что краснеет. Затем, к его облегчению, через открытую дверь вагона послышался голос:

— Фред? Джордж? Вы здесь?

— Идём, мам.

Последний раз взглянув на Гарри, близнецы спрыгнули с поезда.

Гарри сел рядом с окном, где, наполовину спрятавшись, он мог наблюдать за рыжеволосым семейством на платформе и слушать, о чём они говорят. Их мать только что достала носовой платок.

— Рон, ты чем-то запачкал нос.

Младший сын попытался увернуться от неё, но она ухватила его и начала оттирать кончик его носа.

— Мам… отстань, — вывернулся он.

— А-а-а, малыс Ронни сем-то запаськал свой носик? — произнес один из близнецов.

— Заткнись, — сказал Рон.

— А где Перси? — спросила мама.

— Он сейчас подойдёт.

Широко шагая, появился старший брат. Он уже облачился в широкую чёрную мантию Хогвартса, и Гарри заметил сверкающий золотисто-красный значок с буквой «П» у него на груди.

— Я не могу остаться надолго, матушка, — сказал он. — Мне нужно быть в голове состава. У Префектов два отдельных купе…

— О, Перси, неужели ты — Префект? — сказал один из близнецов, демонстрируя крайнее удивление. — Надо было нам сказать, а то мы ведь и не догадывались.

— Погоди, кажется, я припоминаю, он что-то об этом говорил, — сказал второй близнец. — Один раз…

— Или два…

— В минуту…

— Всё лето…

— Да заткнитесь вы, — сказал Префект Перси.

— Кстати, почему это Перси досталась новая мантия?

— Потому что он Префект, — любовно сказала их мать. — Ладно, дорогой, хорошего семестра… пошли мне сову, когда доберётесь.

Она поцеловала Перси в щёку, и тот ушёл. Затем она обратилась к близнецам.

— Так, вы двое — в этом году вести себя, как подобает. Если я получу ещё одну сову с сообщением, что вы… что вы взорвали туалет или…

— Взорвали туалет? Мы никогда не взрывали туалет.

— Хотя идея отличная, спасибо, мам.

— Не смешно. И присмотрите за Роном.

— Не волнуйся, малыс Ронникинс с нами в безопасности.

— Заткнись, — снова сказал Рон. Ростом он был почти таким же высоким, как и близнецы, а на его носу всё ещё алело пятно в том месте, где его потёрла мать.

— Эй, мам, а знаешь, что? Угадай, кого мы только что встретили в поезде!

Гарри быстро отклонился назад, чтобы они не увидели, что он на них смотрит.

— Помнишь того черноволосого мальчика, который был рядом с нами на вокзале? Знаешь, кто он?

— Кто?

— Гарри Поттер!

Гарри услышал голос маленькой девочки:

— Ой, мам, можно мне пойти в поезд и посмотреть на него? Мам, ну пожалуйста…

— Ты его уже видела, Джинни, и бедный мальчик — не зверь в зоопарке, чтобы ты на него таращилась. Это действительно он, Фред? Как ты узнал?

— Спросил у него. Видел его шрам. Он действительно есть — в виде молнии.

— Бедняжка… Неудивительно, что он был один, а я-то всё гадала. Он был так вежлив, когда спрашивал, как попасть на платформу.

— Это ерунда, думаешь, он помнит, как выглядит Сама-Знаешь-Кто?

Их мать неожиданно стала очень суровой.

— Я запрещаю тебе его спрашивать, Фред! Нет, даже не смей! Как будто ему нужно напоминание об этом в первый день в школе.

— Ладно, не боись.

Раздался гудок.

— Поторопитесь! — сказала им мать, и трое ребят забрались в поезд. Они свесились из окна для её прощального поцелуя, а их младшая сестрёнка заплакала.

— Не надо, Джинни, мы пришлём тебе уйму сов!

— Мы пришлём тебе сиденье от унитаза из Хогвартса!

— Джордж!

— Шучу, мам.

Поезд тронулся. Гарри видел, как мать мальчиков машет им рукой, а их сестра, смеясь и плача одновременно, бежит рядом с поездом, пока тот не набрал слишком большую скорость, после чего она отстала и помахала им вслед.

Гарри наблюдал, как девочка и её мама исчезают, когда поезд повернул. За окном мелькали дома. Гарри охватило радостное волнение. Он не знал, что его ждёт впереди, но наверняка это было лучше, чем то, что он оставлял позади.

Дверь купе отъехала в сторону, и вошёл самый младший из рыжих мальчиков.

— Здесь не занято? — спросил он, указывая на место напротив Гарри. — Все остальные купе уже заполнены.

Гарри покачал головой, и мальчик сел. Он бросил взгляд на Гарри и затем быстро отвернулся к окну, притворяясь, что и не смотрел вовсе. Гарри увидел, что у него на носу всё ещё было чёрное пятнышко.

— Эй, Рон.

Вернулись близнецы.

— Слушай, мы идём в середину поезда — там у Ли Джордана гигантский тарантул.

— Ладно, — пробубнил Рон.

— Гарри, — сказал другой близнец, — мы ведь не представились? Фред и Джордж Уизли. А это Рон, наш брат. Ладно, увидимся позже.

— Пока, — сказали Гарри и Рон. Близнецы затворили за собой дверь купе.

— Ты действительно Гарри Поттер? — выпалил Рон.

Гарри кивнул.

— А… а то я думал, Фред и Джордж опять прикалываются, — сказал Рон. — А у тебя действительно есть… ну, знаешь…

Он указал на лоб Гарри.

Гарри убрал в сторону чёлку, чтобы показать шрам-молнию. Рон вытаращил глаза.

— Значит, вот куда Сам-Знаешь-Кто…

— Да, — сказал Гарри, — но я ничего не помню.

— Совсем ничего? — нетерпеливо спросил Рон.

— Ну… я помню много зелёного света, только и всего.

— Ух ты, — сказал Рон. Он несколько секунд пялился на Гарри, но затем, словно опомнившись, опять быстро отвернулся к окну.

— В твоей семье все волшебники? — спросил Гарри, находя Рона таким же интересным, каким был для того он сам.

— Э… Да, по-моему, — сказал Рон. — Вроде бы, у мамы есть троюродный брат, который работает бухгалтером, но мы никогда не говорим о нём.

— Тогда ты, должно быть, уже знаешь много волшебства.

Уизли определённо были одной из тех старых чародейских фамилий, о которых говорил бледный мальчик на Диагон Аллее.

— Я слышал, ты жил с магглами, — сказал Рон. — Какие они?

— Ужасные… ну, не все. Но мои дядя, тётя и двоюродный брат ужасные. Хотелось бы мне иметь трёх братьев-волшебников.

— Пятерых, — сказал Рон. Почему-то он помрачнел. — Я шестой в нашей семье иду в Хогвартс. Можно сказать, мне есть, к чему стремиться. Билл и Чарли уже закончили учиться — Билл был Старостой, а Чарли — капитаном команды по Квиддичу. Теперь Перси — Префект. Фред и Джордж много хулиганят, но всё равно получают очень хорошие отметки, и все находят их очень забавными. Все ожидают, что я буду не хуже остальных, но даже если я и буду не хуже, то это будет не так уж важно, потому что они достигли всего раньше. И если у тебя есть пять братьев, у тебя никогда не будет ничего нового. У меня старая мантия Билла, старая палочка Чарли, и старая крыса Перси.

Рон запустил руку в свою куртку и вытащил толстую серую крысу, которая спала.

— Его зовут Короста, и от него никакого проку, он почти не просыпается. Перси получил сову от папы за то, что стал Префектом, но они не могли позв… ну, то есть, а мне достался Короста.

У Рона покраснели уши. Похоже, он решил, что слишком разболтался, потому что снова уставился в окно.

Гарри не видел ничего постыдного в том, что кто-то не может позволить себе купить сову. В конце концов, у него никогда в жизни не было денег до прошлого месяца, и он сказал об этом Рону, как и о том, что ему приходилось донашивать старую одежду Дадли, и что он никогда не получал настоящих подарков в день рождения. Казалось, это приободрило Рона.

— …и до тех пор, пока Хагрид не рассказал мне, я ничего не знал ни о том, что я волшебник, ни о своих родителях, ни о Волдеморте.

Рон ахнул.

— Что? — спросил Гарри.

— Ты назвал Сам-Знаешь-Кого по имени! — потрясённо и, в то же время, с восхищением сказал Рон. — Я думал, кто-кто, а уж ты-то…

— Я не стараюсь казаться храбрым, произнося его имя, — сказал Гарри. — Я просто никогда не знал, что этого нельзя делать. Понимаешь, о чём я? Мне многому ещё нужно научиться… И спорим, — добавил он, впервые озвучивая терзавшие его в последнее время опасения, — спорим, я буду худшим учеником в классе.

— Не будешь. Куча народа приходит из семей магглов, и они достаточно быстро всему учатся.

Пока они разговаривали, поезд выехал из Лондона. Теперь они мчались мимо лугов, на которых паслись многочисленные стада коров и овец. Некоторое время они молчали, глядя на мелькавшие за окном поля и шоссе.

Около половины первого снаружи из коридора послышалось сильное громыхание, и улыбающаяся женщина с ямочками на щеках отодвинула дверь и спросила:

— Хотите что-нибудь с тележки, дорогие?

Гарри, который не завтракал, вскочил на ноги, а у Рона опять покраснели уши, и он пробормотал, что взял с собой бутерброды. Гарри вышел в коридор.

У него никогда не было денег на сладости, когда он жил у Дёрсли, но теперь, когда в карманах звенело золото и серебро, он был готов купить столько батончиков «Марс», сколько смог бы унести — но у женщины не было батончиков «Марс». Зато у неё оказались «Конфеты с Любыми Вкусами от Берти Ботта», «Лучшая Жвачка от Друбл», Шоколадные Лягушки, тыквенные пирожки, Кексы-Котлы, лакричные палочки и еще много странных вещей, которых Гарри не видел никогда в своей жизни. Не желая ничего упустить, он взял всего понемногу и заплатил продавщице одиннадцать серебряных сиклей и семь бронзовых кнатов.

Рон уставился на Гарри, когда тот принёс всё это в купе и свалил на свободное сиденье.

— Проголодался, да?

— Просто помираю с голоду, — ответил Гарри, откусывая большой кусок от тыквенного пирожка.

Рон вынул пухлый пакет и развернул его. Внутри оказалось четыре бутерброда. Он разъединил ломтики хлеба и сказал:

— Она всегда забывает, что я не люблю солонину.

— Меняемся, — предложил Гарри, протягивая пирожок. — Бери…

— Не надо, он весь высох, — сказал Рон. — Ей всё время некогда, — быстро добавил он, — ну, понимаешь, нас пятеро.

— Давай, бери пирожок, — сказал Гарри, у которого раньше никогда не было, чем поделиться, да и с кем поделиться, честно говоря, тоже не было. Это     было здорово, сидеть вот так с Роном, поедая все эти купленные Гарри пирожки и кексы (про бутерброды никто не вспоминал).

— А это что такое? — спросил Гарри у Рона, взяв в руки упаковку с Шоколадными Лягушками. — Это ведь не настоящие лягушки?

Он начинал чувствовать, что ничему бы уже не удивился.

— Нет, — сказал Рон. — Но посмотри, какая там карточка. У меня не хватает Агриппы.

— Что?

— А, конечно, откуда тебе знать… Внутри упаковок с Шоколадными Лягушками есть карточки, ну, знаешь, чтобы коллекционировать, — Знаменитые Волшебницы и Волшебники. У меня уже около пяти сотен, но никогда не попадались Агриппа или Птолемей.

Гарри развернул свою Шоколадную Лягушку и вытащил карточку. На ней было изображено мужское лицо в очках-полумесяцах, с длинным крючковатым носом, ниспадающими седыми волосами, бородой и усами. Под картинкой было имя — Альбус Дамблдор.

— Так вот каков Дамблдор! — сказал Гарри.

— Только не говори, что ты никогда не слышал о Дамблдоре! — сказал Рон. — Можно я возьму лягушку? Может, там будет Агриппа… спасибо…

Гарри перевернул карточку и прочёл:
АЛЬБУС ДАМБЛДОР -
В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ ДИРЕКТОР ХОГВАРТСА

Признан многими величайшим чародеем современности. Профессор Дамблдор особенно известен благодаря своей победе над тёмным волшебником Гриндельвальдом в 1945 году, открытию двенадцати способов использования драконьей крови, а также совместной работе с Николасом Фламелем в области алхимии. Профессор Дамблдор обожает камерную музыку и игру в кегли.
Гарри снова перевернул карточку и, к своему изумлению, обнаружил, что лицо Дамблдора исчезло.

— Он пропал!

— Ну не будет же он торчать там весь день, — сказал Рон. — Он вернётся. О, нет, опять Моргана — у меня уже шесть таких… хочешь? Ты можешь начать коллекционировать.

Взгляд Рона обратился к куче ещё не распечатанных Шоколадных Лягушек.

— Угощайся, — сказал Гарри. — А, знаешь, в маггловском мире люди просто остаются неподвижными на фотографиях.

— Да? Что, они совсем не двигаются? — изумился Рон. — Странно!

Гарри во все глаза смотрел на Дамблдора, который бочком проскользнул обратно на картинку и едва заметно ему улыбнулся. Рон был больше заинтересован в поедании лягушек, чем в созерцании карточек со Знаменитыми Волшебниками и Волшебницами, но Гарри не мог оторвать от них глаз. Скоро у него были не только Дамблдор и Моргана, но и Хенгист Вудкрофтский, Альберик Граннион, Цирцея, Парацельс и Мерлин. Наконец, он отвёл взгляд от почёсывающей свой нос друидессы Клиодны, чтобы открыть пакет «Конфет с Любыми Вкусами от Берти Ботт».

— Ты поосторожнее с ними, — предупредил его Рон. — Когда говорят «любой вкус», они подразумевают именно любой вкус — там есть и всякие обычные, например, со вкусом шоколада, мяты или мармеладные, но, бывает, попадаются и со вкусом шпината, или печёнки, или требухи. Джордж говорит, однажды ему попалась со вкусом козявки.

Рон выбрал зелёную конфету, внимательно посмотрел на неё и отгрыз краешек.

— Бее…. вот видишь? Брюссельская капуста.

Они отлично провели время, поедая «Конфеты с Любыми Вкусами». Гарри попались тост, кокос, тушёная фасоль, клубника, карри, трава, кофе, сардина, и он даже осмелился откусить кусочек от странной серой конфеты, к которой Рон не притронулся, и которая оказалась со вкусом перца.

Пролетающие за окном пейзажи становились всё более пустынными и дикими. Ухоженные поля исчезли. Теперь шли леса, извилистые реки, и тёмно-зелёные холмы.

В дверь постучали, и в купе вошёл круглолицый мальчик, мимо которого Гарри проходил на платформе девять и три четверти. Казалось, он вот-вот расплачется.

— Простите, — сказал он, — вы нигде не видели жабу?

Когда они покачали головами, он запричитал:

— Я потерял его! Он постоянно от меня удирает!

— Найдётся, — сказал Гарри.

— Да, — печально ответил мальчик. — Ладно, если вы его увидите…

Он вышел.

— Не знаю, чего он так волнуется, — сказал Рон. — Если бы я вёз жабу, я бы постарался потерять её как можно быстрее. Хотя, мне бы говорить, у меня у самого Короста.

Крыса всё ещё дремала на коленях у Рона.

— Даже если он умрёт, всё равно не заметишь разницы, — с отвращением сказал Рон, — Вчера я попытался перекрасить его в жёлтый цвет, чтобы сделать его хоть чуточку интереснее, но заклинание не сработало. Сейчас покажу, смотри…

Он порылся в своём чемодане и вытащил довольно потрёпанную на вид волшебную палочку. Дерево было местами отколото, а на конце блестело что-то белое.

— Волос единорога почти вылез. Короче…

Едва он поднял свою палочку, как дверь купе снова отъехала в сторону. Вернулся мальчик, потерявший жабу, но на этот раз с ним была какая-то девочка. На ней уже была новая школьная мантия.

— Никто не видел жабу? Невилл её потерял, — спросила она. У неё был начальственный голос, пышные каштановые волосы, и довольно большие передние зубы.

— Мы уже сказали ему, что не видели, — сказал Рон, но девочка не слушала, она смотрела на палочку в его руке.

— О, вы колдуете? Ну, давайте-ка