Творимая реальность: Заметки о фантастической и просто прозе
Мир устроен так, что основная его часть, а следовательно и реальная, или истинная, или настоящая, или просто реальность, недоступны для обычного человеческого восприятия. Казалось бы, это дает беспредельный простор для фантазии, однако, как бы высоко она ни взлетала, ее крепко держат силы притяжения к существующим в культуре представлениям, в том числе об устройстве того, что обычно называют невидимым. Разговор о природе творимых при этом фантастических реальностей выходит далеко за пределы данной статьи. Здесь достаточно сказать, что в литературе характер использования фантастической реальности подчинен задачам, стоящим перед автором художественного произведения.
Культовыми авторами русскоязычной фантастики стали братья Стругацкие, сумевшие выявить, глубоко исследовать и мастерски описать наиболее важные проблемы современного человека. Они отдали дань и космическим путешествиям, и внеземным цивилизациям, и утопиям, и антиутопиям, и политической сатире, и величию человеческого духа, и человеческой низости и глупости. Я же хочу выделить два их произведения: "Понедельник начинается в субботу” (1965) и "Волны гасят ветер” (1985—1986). В первом соединены наука и магия и выведена целая галерея ученых-магов, которых можно назвать сверхлюдьми, во втором — поставлена проблема эволюции человека в сверхчеловека.
Немало воды утекло с середины 80-х прошлого столетия, и вот в 2009 году в издательстве Независимой премии "Дебют” выходит роман лауреата этой премии в номинации "Фантастика” (2007) Ольги Онойко "Хирургическое вмешательство”, в котором объединены и развиты темы обоих этих произведений. Неудивительно, что Онойко получила также "EuroCon ESFS Award” (Encouragement Award за Лучший дебют), 2009: несмотря на отдельные длинноты, роман читается на одном дыхании. Каждый герой имеет свой характер и соответствующий ему язык, а динамичный сюжет разворачивается в целостном фантастическом мире с развитой системой законов и понятий. Но одновременно это наш мир и даже наш сегодняшний день, а фантастические события происходят во вполне реальной Москве на фоне решения обычных человеческих проблем.
Начатое в "Понедельнике” Стругацких дело соединения науки и магии здесь значительно продвинулось. В основе "новой” точной науки, пронизавшей своими "технологиями” все сферы жизни, лежат понятия, пришедшие на Запад из индийской философии: тонкий мир, тонкое тело, карма, реинкарнация, сансара. Согласно этой науке, душа — это "тонкое тело хомо сапиенс”, одновременно — "уникальный энергоноситель”, который может быть использован в "реакторе станции, работающей на тонком топливе”, за которое отвечает "государственная компания Ростэнергопром”. Все эти понятия совмещаются с пантеистической системой мира, держащейся на супружеской паре неподвластных человеку "дочеловеческих стихийных божеств” "Небоотец” и "Матьземля” и сложной сети во многом уязвимых "антропогенных богов” и их "адептов”, живущих среди обычных людей.
В центре событий, как и в "Понедельнике”, находится двигающее передний край науки учреждение — МГИТТ (Московский Государственный Институт Тонкого Тела). Надо сказать, в романе упоминается культовый для нашей интеллигенции "НииЧаВо”, и читателя часто отсылают к тому, что в нем происходило. Но МГИТТ у Онойко не занимающийся сомнительными экспериментами НИИ, а солидное учебное заведение мирового значения, выпускающее элитных специалистов. Доступ к этой профессии получают имеющие врожденную сверхспособность пребывать не только в "плотном”, но и в "тонком” мире; постигнув премудрость "новой” науки, они обретают сверхвозможность изменять действительность — по собственному разумению или по заказу. При этом наиболее продвинутых из них Онойко именует уже не людьми, но "человеческими существами, полностью овладевшими собственными возможностями”.
Положение в обществе здесь почти полностью зависит от наличия и уровня этих сверхвозможностей, называемых "контактерскими”: работай должным образом с "тонким” миром, будут тебе и деньги, и положение, и уважение. Основное занятие выпускников института, "кармотерапевтов” и "кармохирургов”, — исправление плохой кармы. В прошлом эта операция было доступна "лишь высшей номенклатуре”, теперь — на дворе демократия — любому, но только за большие деньги. Все демократично: ухудшил карму неправедными деяниями, легко поправить дело, но — имея бабло, которое, как известно, побеждает зло, а вот "если денег нет, карму очищают страдания”. Есть, правда, еще один вариант — медицинская страховка — для тех, кто работает на поддержание этой системы.
Кроме сотрудников и выпускников МГИТТа, "контактерами” (иначе, магами) называются адепты антропогенных богов, а также работающие со "стихийными божествами” "шаманы”. Они входят в систему "жречества”, являющуюся "частью власти” человеческого сообщества, тогда как наиболее продвинутые из них (гениальные ученые из МГИТТа) получают возможность уже сверхвласти, ведущей к полной от общества свободе. Тут уже речь идет о человеке-боге, бессмертном и всемогущем, претендующем на создание новой вселенной. Именно таков "не злой” и "не добрый” профессор МГИТТа по прозвищу Ящер, "гений”, сосредоточенный исключительно на чистой науке, которая (в отличие от науки "НииЧаВо”) выше проблем "счастья человеческого”. В итоге он перешагнул некий порог и, как людены Стругацких, оказался не выше, а вне проблем человечества и, как и они, отбыл в неизвестные пространства.
В романе Онойко присутствует характерное для фантастики переплетение антиутопии и сатиры. Онойко смеется, но не зло, она не обличает, а ищет причины человеческого неблагополучия, находя точные слова: "увлеченный разум”, подразумевая забвение высшего для человека закона — любви и сострадания. Не допустившие "увлечения” (во всяком случае, выше границы допустимого) разума сверхлюди смотрятся у нее добрыми волшебниками. Благодаря им расстраиваются замыслы "жуткого” профессора, его "адский зверинец” обезврежен, зарвавшегося чиновника-"адепта” сменил разумно работающий, нормальное функционирование "антропогенного бога” восстановлено. И можно было бы говорить об утопии, если бы один из двух аспирантов Ящера, потеряв смысл жизни, не захотел отдать душу для использования в реакторе, а второй не продолжил бы дело учителя, позволив "увлечь” свой разум.
Но при конструировании даже самого фантастического мира необходима опора на некие представления. То, что за видимым миром стоит невидимый, признают все, другое дело — его устройство и отношения с видимым. Поскольку невидимый мир все же надо детально описывать (речь идет о художественной литературе), приходится прибегать к фантазии, отталкиваясь от тех или иных существующих представлений о нем, — так рождается фантастическая реальность. Описывая свой параллельный "плотному” "тонкий” мир, Онойко во многом пародирует, но при этом опирается на упрощенные понятия из индийской философии, согласно которым любое физическое тело связано с рядом энергетических, и человек может развить в себе сверхвозможности владения этими телами. Исходно "тонкие тела” бессмертны и не привязаны к физическому телу и земной жизни. В романе же тонкое тело человека проходит через несколько воплощений в "плотном” мире, после которых — уход в небытие. То есть, даже сращиваясь с магией, наука ограничивает мир человека "плотным”.
Все персонажи "Хирургического вмешательства”, имеющие возможность пребывать в "тонком” мире, только посещают его, и у них, как и всех прочих, после нескольких земных жизней душа "распадается”. Возможно, это не так или не совсем так для приближающихся по своим возможностям к богам ученым из МГИТТа, но об этом ничего не сказано. Сообразно этому верующие в бессмертие души названы в романе верующими в "сказку”. Встреча с ними происходит один раз — при описании службы в православном храме, на которой присутствует небольшое количество в основном "бедно одетых” "пожилых женщин”, вызывающих у одного из героев мысли о "другой реальности” и недоуменный вопрос: как они "ухитряются жить со своей верой, и зачем она им вообще”, что они "надеются получить взамен?”.
Ответ на этот вопрос также можно найти в литературе, заслуживающей эпитет "фантастическая”, но — опирающейся на христианское мировоззрение. Принцип, однако, сохраняется: в священных текстах символическим языком говорится об устройстве невидимого мира и его взаимоотношениях с видимым, но при создании художественного текста автор вынужден конструировать фантастическую реальность. Как иначе можно описать, например, идущий на человеческом языке разговор ангела с бесом, которые, оба в человеческом облике, сидят за столиком в одном из ресторанов Нью-Йорка? Именно такой разговор описан в книге инока Всеволода Филипьева "Ангелы приходят всегда: Повесть-притча для тех, кто обрел надежду” (М., "Паломник”, 2009), сюжетно связанной с более ранней книгой этого автора, "Гость камеры смертников, или Начальник тишины: Повесть-притча для потерявших надежду” (Джорданвилль-М., "Братство преп. Иова Почаевского”, "Паломник”, 2003).
На обложке обеих книг изображена бабочка — символ бессмертной души. Как известно, согласно христианскому мировоззрению, после окончания земной жизни человека душа уходит в иной мир, на тот свет, где обитают Бог и ангелы, в том числе падшие, то есть бесы. Задача человека — прожить на этом свете так, чтобы спасти свою душу от попадания на том свете в область обитания бесов, где она обречена на чудовищные, не имеющие аналогов в земной жизни, муки. Он должен сохранить свою душу как принадлежащую Богу и стремиться как можно меньше загрязнять ее грехом, то есть отступлением от заповедей Бога. Согласно Новому Завету, главных заповедей две. Превыше всего ставить любовь к Богу, Отцу Небесному, Который любит каждого и заботится о нем, и любить ближних, как самого себя. Следуя этому мировоззрению, инок Всеволод показывает, как силы добра, высшим проявлением которого является Бог, и силы зла, во главе которых стоит князь мира сего, борются за судьбу бессмертной души во время земной жизни человека. Он находится под постоянным наблюдением: силы добра направляют его, помогают исправить неправедно содеянное, а силы зла, соблазняя (то есть увлекая его разум), сбивают с правильной дороги. Опираясь на конкретные картины такого противоборства, инок Всеволод создает фантастическую реальность, в которой обитатели того света появляются на свете этом в виде обычных (или не совсем обычных) людей, проявляя при этом то, что условно можно назвать сверхвозможностями.
Первая книга дилогии намного удачнее, ее сюжет динамичен и целостен, не рассыпается на плохо стыкующиеся составляющие, в ней нет длиннот и хорошо прописаны персонажи, чего не скажешь о второй книге. Герой первой книги, "рожденный в конце шестидесятых” прошлого века москвич, идейно наследует Раскольникову (в книге часто упоминается Достоевский). Совершив под воздействием идей Ницше убийство (заказное — в духе времени), герой книги искренне раскаялся и, выйдя из заключения, сумел осуществить жизнь согласно главным христианским заповедям, несмотря на все усилия влиятельного в преступном мире и располагающего сверхвозможностями Святополка Каиновича Князева. Изменившись сам, он сумел изменить к лучшему жизнь нескольких ставших ему близкими людей и, выдержав все искушения, принял мученическую смерть во имя Христа. При этом отправной точкой его перерождения стала беседа со Спасителем, посаженным в его камеру смертников под видом заключенного и пошедшим вместо него на смерть.
"Гость камеры смертников” заметно тяготеет к жанру сказки. И это объяснимо: сказка учит, и умеет делать это нескучно и доходчиво. Инок Всеволод тоже скорее учит, чем исследует, и склонен к острому сюжету. Различие между сказкой и фантастикой тонкое, но в сказке добро и зло не перемешиваются, ее герои олицетворяют силы Добра и Зла при обязательной победе первых, в ней нет психологических коллизий и подробностей обыденной жизни, по сути же, сказка не пытается выдать свою реальность за действительность, то есть создать видимость действительности, как это делает фантастическая проза. (Еще раз оговариваю, что речь идет не о фантастичности христианского мировоззрения, а о фантастичности как сознательном приеме при описании событий, поскольку в данном случае мы имеем дело не со свидетельствами чуда, а с художественной прозой.)
Здесь обратимся к знаменитому роману Алексея Иванова "Золото бунта, или Вниз по реке теснин”. От этой книги трудно оторваться. По мере развития детективно-приключенческого сюжета перед читателем открывается мастерски написанная панорама экзотической для современного человека жизни: XVIII век, Средний Урал, еще не оправившийся после пугачевского восстания, холодная и опасная река Чусовая, по которой сплавляется продукция горноуральских заводов, и ее окрестности, заросшие непроходимыми лесами, скрывающими священные места коренных жителей-язычников, тайные "скиты” "вероучителей”-раскольников и артели "старателей”. Тут, как и в романах Достоевского, на расследование обстоятельств преступления накладывается поиск ответа на вопрос: как — в нашей мирской, постоянно толкающей на взаимодействие с "прельщающими” нас силами зла, жизни — должен поступать человек, чтобы не потерять свою бессмертную душу.
"Вниз по реке теснин” — это "узкий” путь человека по реке жизни среди пытающихся погубить его сил зла, равно как и "золото бунта”, конкретизируясь в романе в клад "отрешившего закон” Пугачева, означает те губительные для человека блага, которые он получает в результате бунта против данного Богом закона. Целостность сюжета задана выбором главного героя — "сплавщика по крови” из "не отступавших от древнеправославной веры”. Для Осташи умение сплавить "барку” ("корявую громадину”, которую он ощущает "душой”) по зажатой в скалы-"бойцы” Чусовой так, чтобы "и живым остаться, и людей сберечь, и груз довезти”, неотделимо от умения пройти жизненный путь в согласии с данным Богом законом, а сохранение бессмертной души — путеводная нить в любых обстоятельствах. Поэтому поиски причины гибели отца и его "барки” превращаются в разгадку интриги сил зла. В ходе расследования Осташе много раз пришлось иметь дело с "мороками бесовскими”, возникавшими в результате языческого колдовства или действия лесной нечисти. Для описания этих ситуаций и понадобилась фантастическая реальность. Здесь она также тяготеет к сказочной, особенно в привычной для сказки обстановке — в лесу. Недаром главные враги героя — "подмененышы”, дети лесной нечисти, принесенные ею вместо украденных человеческих детей, а сам он в лесу спасается от нечисти внутри обмотанного вокруг трех деревьев "клубка суровых ниток”, данного ему на этот случай ведьмой. Но сказочные обстоятельства так органично встроены в обыденную жизнь, что здесь приходится говорить именно о фантастической реальности. Той, в которой герои, как правило живущие близко к природе, смотрят на общение с нечистой силой как на дело пусть и не совсем обыкновенное, но вполне обыденное. И по ходу развития сюжета встает важный вопрос, опять отсылающий к романам Достоевского: где та граница, перешагнув которую человек губит душу?
Глубоко верующий герой Иванова знает, что Бог всегда поможет искренне взывающему к нему, что человеку помогают также ангелы-хранители и святые, а бесы его губят, поэтому надо помнить, что "наука ведет, а вера хранит”. Как говорил его погибший отец, "человек слаб”, и для защиты "к опыту дана еще и молитва”, "к барке — икона, а к сплавщицкой трубе — родильный крест сплавщика”. Но отец героя — человек особенный: он "словно послан к нам был, чтобы сказать: можно жить по совести и выжить”. Решение вопроса, можно или нет, стоит за разгадкой тайны смерти отца; этот вопрос решает для себя его сын Осташа.
Взгляды тех, кто поддался искушению, возвращают к рассуждениям о сверхвозможностях человека, магии и науке. Эти взгляды названы в романе "истяжельством” и основаны на убеждении, что мир безнадежно погряз во зле, но "есть зло во имя добра и просто зло”. И тут опять начинается фантастическая реальность: раз "за любой нуждой” надо идти "к бесу на поклон”, для сохранения души сплавщики позволяют "истяжать” ее из себя и "заговорить” (слово отсылает к колдовству, то есть магии, тем более что в романе языческие колдуны заговаривают души на идолов) на свой "родильный крест” — для хранения его в безопасном месте до конца своей земной жизни. После этого им нет нужды дополнять свою науку охранительной молитвой: силы зла реагируют только на душу, и сплавщики получают возможность безопасно плыть "по реке теснин”, что можно назвать сверхвозможностью для обычного человека, но со знаком минус.
Ради утверждения "истяжельства” и был убит отец главного героя. Сам же герой, Осташа, в поисках "правды” блуждая во "тьме” среди всевозможных "мороков бесовских”, "искалечил” свою душу грехом, поскольку губил людей, "блудил” и даже "камлал с ведьмой”, хотя и готов "вбить кол в каждого беса”, понимая, что любая помощь беса гибельна для души. И тут опять встает вопрос о возможности и сверхвозможности видеть невидимое и о фантастической реальности. Для его прояснения важен эпизод романа, в котором герой ведет барку "по реке теснин” мимо скалы-"бойца” и вдруг видит, что она "пляшет в бесовских кубях, машет подолом”. При этом он не знает, то ли это "проявился” "морок бесовский”, то ли "прорезалось в глазах истинное и чистое зрение души”, необходимое, чтобы не "проморгать” "беса”.
В итоге герой приходит к пониманию, что "зрение души” "прорезывается” после обретения возможности "проницать тьму” "непостижимым” для человека светом. И эта возможность доступна каждому, кто обращается к источнику этого "непостижимого света” — Богу. Именно "зрением души” герой романа, смотря на "слезящееся” небо, видит, как "ангелы-хранители сражаются с вражьими бесами вместе с людьми”,
В романе Алексея Иванова человек окружен "тьмой”, при столкновении с которой практически невозможно обойтись без греха. Но его герой не дал "увлечь” себя за некий предел, "не упустил” свою душу. Интересен такой эпизод: в ночь любви с красавицей-ведьмой он говорит ей "душа моя”, а наутро бежит от нее, понимая, что "надо спасаться”. Нечто подобное произошло и с героем романа Ольги Славниковой "2017”, в котором также используется фантастическая реальность. Надо сказать, творчество Славниковой не без оснований принято относить к "магическому”, а в русском варианте — "метафизическому реализму”, основателем которого является Юрий Мамлеев, в связи с чем позволю себе некоторое отступление.
Согласно двум интервью Мамлеева газете "НГ Ex Libris” (от 16.10.08 и от 17.02.05), это литературное течение "остается на позициях реализма и отражает действительность”. Тут уместно вспомнить, что действительность — вид реальности, определяемый словом "объективная”, — часто именуется просто реальностью. Однако представление о ней зависит от того, во что верит человек. В связи с этим важна высказанная Мамлеевым мысль: "одно дело философия и метафизика, и другое дело — религия”, которая "связана с откровением, с душой данного народа, с его генетикой”, с действием того, "что было заложено в наших предках”, в силу чего мы сами "в собственном доме” только в православии. В противном случае имеет место "тьма” чистой, а точнее непроясненной, метафизики. Метафизические явления дешифруются только в опоре на некое мировоззрение, поскольку здесь мы вступаем в сферу потустороннего, недоступного чувственному опыту.
Поясним это на примере рассказа О. Славниковой "Басилевс”, впервые опубликованного в журнале "Знамя” (№ 1, 2007). Его героиня — "дивная и удивительная женщина без возраста”, привораживающая мужчин, вызывая у них желание "одарить ее”, а тот, кто сумел разорвать с ней отношения, "словно лишился души”. Неясно, в чем необычайная притягательность оставшейся без средств вдовы чиновника, тем более что маскировка под старуху этой еще молодой женщины реализуется вполне обычными средствами. "Басилевс” построен отнюдь не по характерному для фантастики принципу "а что тут такого”: да, пользуемся нуль-транспортировкой, да, ведем беседу с умершим и так далее. Наоборот, здесь речь об "удивительном” (недаром употреблен этот эпитет) в действительности, и только знание, данное нам сказками, что женщина, являющаяся одновременно молодой красавицей и безобразной старухой, — ведьма, говорит о наличии губительных колдовских чар. Здесь имеет место только намек на них, а не описание, поэтому нет нужды в фантастике.
Не то — в романе "2017”. И любовник, и муж главной героини, "блеклой красавицы”, "как будто молодой”, но "без возраста”, хорошо знают, в чем секрет колдовского обаяния этого "дивного существа” (эпитет тот же, что и в "Басилевсе”, но речь уже не о женщине, а о существе). Будучи "рифейцами”, то есть коренными жителями Уральской земли, в столице которой Екатеринбурге разворачиваются главные события, они знают, что за видимым миром ("поверхностным, внешним”) стоит невидимый, населенный "горными духами”, которые охраняют сокровища земных недр. И эти духи, как и в основанных на местном фольклоре сказках Бажова, могут являться человеку в виде "разумных рептилий” и существ, "по внешности мало отличающихся от человека”. Оба героя видят в героине признаки хорошо знакомой всем по сказкам Бажова "Каменной девки” или "Хозяйки Горы”, но, не имея защиты от ее чар, также "одаривают” ее всем, что у них есть, и не могут с ней расстаться.
Героев, пребывающих в языческом мире горных духов, Славникова называет "безбожниками”, но они безбожники в более широком смысле: они верят в нечто, что сильнее и выше этих духов, в непроясненное потустороннее, то есть "чисто” метафизическое. У мужа героини это сопрягается с находящимся "над” горными духами "бесформенным нечто, от которого все и зависит”, а ее любовник, главный герой романа, ищет "подлинный” мир в "глубокой стихии прозрачности” — не только завораживающих его кристаллов, но и пространства своей квартиры, и неба, "сквозь которое ему ничего не видно”. Уже погибая, муж смотрит на "золотую иконку”, осознавая, к чему надо было "тянуться” в этой жизни, тогда как любовник обретает некую нравственную опору в своем чувстве к героине, окончательное же решение его судьбы, как и связанной с ним судьбы героини, вынесено за пределы романа.
Задействованная в "2017” фантастическая реальность создана на основе конкретных фольклорно-мифологических мотивов. Эта реальность на протяжении всего повествования таится в глубине действительности, выдавая себя то одним, то другим намеком-признаком, недаром повествование пронизано словами "словно”, "будто”, "как бы”. В полном масштабе она проявляется в картине, рисующей стоящую в глубине Уральских гор четырехметровую Хозяйку Горы с "гранеными глазами”, на "каменном плече” которой "висит мерзлая, колючая, как щетка, розовая шубка” "самой богатой женщины мира”, недавно вылетевшей самолетом из Екатеринбурга в Женеву. А под ногами у нее — спрятанные в земле сокровища, к которым она прикована, и "разбитые чемоданы” как символ разбитой жизни.
Ольга Славникова дает панораму современной российской жизни, связывая ее с историей страны, выводя галерею персонажей из разных слоев общества, живописуя механизм действия власти и бизнеса. И тут опять появляется "метафизика”. Известно, что "горные духи” обретают власть только в случае готовности все отдать за охраняемое ими богатство. Но сюжет соединяет их с другими нечеловеческими существами, также имеющими власть над людьми, одержимыми корыстью. Природа этих существ в романе не прояснена, только сказано, что бывшая жена главного героя, крутая бизнес-леди, напоминает "рослое божество с человеческим телом и головою сокола”. Именно она исповедует туманно-"метафизические” взгляды, основанные на догадке, что "настоящие причины” событий лежат вне области, воспринимаемой человеком как "реальность”. И ей же принадлежит мысль о "колонизаторстве” "Рифеи” чем-то чуждым, которое, как выясняется, губит "Рифею” уже окончательно.
В связи с этим интересно обратиться к первой части книги Марии Галиной "Малая Глуша”, вошедшей в 2009 году в шорт-лист премии "Большая книга” — "СЭС-2.1979”, "фантастической саге” в жанре производственной драмы с элементами сатиры и героики.
Утвержденные начальством "стандартные процедуры” и "методики” работы госучреждения "санитарная инспекция номер два” отсылают к разработкам "НииЧаВо”: "спецы” одеваются в доху, расшитую узорами, или во взятый из музея убор вождя американских индейцев; ритмично бьют в бубен или барабан и даже пляшут вокруг также взятого из музея тотемного столба, вымазанного человеческой кровью, "взятой на станции переливания крови”. По завершении оформляется надлежащий протокол "операции по зачистке” — уничтожению "паразитарного существа второго рода”, называемого также "ментальным паразитом”, который прибыл вместе с грузом, доставленным судном из заграницы в порт южного города.
Занятые обычными проблемами в привычных для них условиях советского застоя жители города не подозревают, что стоящая на страже их жизни и покоя "СЭС-2” в действительности имеет дело с "нечистой силой”, которую "рекомендовано” называть "научным” термином, поскольку существующее испокон веков название есть "антинаучный бред” и "бабьи сказки”. Действительность проявляется в ситуации "опасной эпидобстановки”, возникшей в результате проникновения в город чужого, страшного духа-бога американских индейцев, "духа голода”, стремящегося стать богом в новом для него человеческом сообществе. Город, в котором начали гибнуть и сходить с ума люди, был спасен героическими усилиями колдуна и призвавшего его на помощь "спеца”-этнографа. При этом были внесены коррективы в "методики”, на деле оказавшиеся магическими (колдовскими) обрядами.
Понятно, что здесь имеет место сатира на идеологию времен холодной войны. Однако это то, что лежит на поверхности и теряет значение с течением времени. История о "СЭС-2”, как и все творчество Галиной, являясь фантастикой, отсылает к "метафизическому реализму”: за видимым миром стоит неотделимый от него невидимый, и он непонятен и страшен. В мире ее "саги” постоянно сдвигается "тонкий покров”, из-под которого проглядывает нечто "давящее и жуткое”. Сверхвозможностью видеть, что это такое, располагают только овладевшие практикой магии на основе задействования "скрытых возможностей” колдуны и ведьмы и те из "спецов”, которые приближаются к ним по возможностям. Фантастическая реальность здесь задействована при описании как видов "нечистой силы”, так и происходящего при "работе” с ней. Она создана в опоре на разнородные фольклорно-мифологические мотивы, что создает несколько экзотическую опору для фантазии, однако сказки учат, что от ведьм и колдунов добра ждать не стоит.
Мир "СЭС-2” характеризуется емким словом "мрак”. Даже силы добра здесь представляет колдун, мало похожий на доброго волшебника. Правда, до столкновения с "колониальным” духом он проявлял признаки доброты, но это — от слабости. После взаимодействия с ним он становится носителем силы, излучая при этом страшную "пустоту”, которая заполняет все вокруг. Повествование заканчивается картиной "пустого”, "лежащего во мраке” мира, и от этого "мрака” "спрятаться больше негде”, — как тому, кто верит в науку, прикрывающую магию, так и тому, кто после серьезных столкновений с "мраком” начинает понимать, что в глубине действительности скрыты "древние структуры, страшные”, "те, которые у змей есть, у ящериц”. И скрыты они, прежде всего, в самом человеке, который сам питает "ментальных паразитов”, становящихся его "богами”.
В первой книге "мрак” ("тьму”) "проницать” нечем. Это нечто появляется во второй части книги — "Малая Глуша. 1987”, в полном согласии с заповедями религии, которая для нас, по выражению Мамлеева, "собственный дом”. Речь идет о любви к ближнему, здесь — о любви к жене. Фантастическая реальность в этой книге задействована для описания "того” света — в опоре на "чистую” метафизику, порождающую нечто непонятно-неприятное, и миров, которые проходит герой по пути на "тот” свет, чтобы забрать оттуда любимую жену: тут опора идет частично на "чистую” метафизику, частично — на фольклорно-мифологические мотивы. Герой проходит испытания "тьмой”, дорогу в которую ему указал некто, отсылающий к обретшему силу колдуну из первой книги. Но постепенно он обретает новое зрение и все отчетливее видит в непонятно-неприятном для него "неправильное”, "морок”. Финал оптимистичен: герой уходит от "морока” и пребывающей в нем "жены” — ориентируясь на "просветы” и зная, что выйдешь из "тьмы”, если идти в "правильном направлении”.
Подводя итоги, хотелось бы сказать, что деление фантастической литературы на "научную фантастику” (НФ) и фэнтези приобретает чисто исторический оттенок — в силу того, что наука вдруг обнаружила качества, вызывающие мысли о магии, на которой основано фэнтези. Произошло соединение двух ситуаций: обычный человек в фантастической реальности и обладающий фантастическими свойствами человек в обычной реальности. Более того, и фантастическая, и так называемая реалистическая литература отсылает нас к указаниям на метафизические основания нашего видимого мира, задействуя для его описания фантастику, в наших примерах опирающуюся на религиозные и фольклорно-мифологические мотивы.
