Пролог

Снежинки беспорядочно кружились и таяли на ресницах. Мокрые хлопья заметали едва подмерзшие лужи. Темно-зеленая елка, густо покрытая шапкой наколдованного снега, сияла таинственными огоньками. Феи зажигали хрустальные шары гирлянд матовым светом, который освещал иголки, словно огни вечернего сказочного леса. В стоящих рядом домиках продавали кучу мишуры. Девушка в темно-синей мантии критично рассматривала серебристую и позолоченную фольгу. Подбежавшие мальчишки с веселым гиканьем осыпали посетительницу разноцветным конфетти. Девушка вскрикнула, едва не уронив тонкие очки на тротуар. Высокий продавец весело рассмеялся.

Мальчик лет шести внимательно посмотрел на продавца, потом на падающие синие и желтые бумажки. Затем требовательно дернул за рукав идущую рядом с ним невысокую женщину в белом пальто.

— Мама... А зачем нужно конфетти?

Женщина мягко улыбнулась и, не снимая черной перчатки, сбросила с рукава снежинку.

— Его придумали в Италии, Барт. По-итальянски конфетти — «изделие из сахара». В старину участников карнавалов осыпали сладостями — орехами в сахарной глазури.

— А потом перестали, да? — Мальчик взглянул на свои коричневые замшевые ботинки и, засопев, аккуратно переступил лужу.

— Да, Барт, — женщина ласково посмотрела на ребенка. — Сто лет назад хозяин парижского кафе «Казино де Пари» осыпал гостей цветными шариками из мела. Но мел сильно пачкался, и через пару лет он придумал конфетти из бумаги.

— И с тех пор оно всегда сыпется? — Ребенок вопросительно посмотрел на прохожих, покупающих большую белую хлопушку. Мама кивнула, аккуратно поправив ему синий шарфик. От радости ребенок мотнул головой, а потом сильнее сжал ее руку.

— Мама... А сколько еще до Рождества? — спросил мальчик. Большой оленя возле елки весело бил копытом, словно приглашая детей прокатиться на нем.

— Одиннадцать часов, Барт, — сказала женщина, достав из кармана маленькие часы на тонкой длинной цепочке.

— А сколько минут?

— Считай сам... — улыбнулась мать, рассматривая соломенные волосы и удивительно бледную, почти болезненную, кожу ребенка. — В часе шестьдесят минут. Шестьдесят умножь на одиннадцать - шестьсот шестьдесят минут. А в минуте шестьдесят секунд...

Миссис Лаванда Крауч, в девичестве Лаванда Бэддок, не чаяла души в единственном сыне. Незадолго до родов она пережила заболевание щитовидной железы. Из-за операции и тонкого телосложения колдомедики предупреждали миссис Крауч, что роды могут закончиться смертью ее самой или ребенка. Или, в лучшем случае, рождением уродца. Несмотря на это, Лаванда Крауч рискнула и родила на свет то слабое существо, которое сейчас шло рядом с ней. Первые десять минут ребенок, пока мать лежала в бреду, не подавал признаков жизни. Только затем, когда врачи стали всерьез волноваться за его жизнь, мальчик, наконец, пискнул и начал жить.

— Восемьдесят семь.. Восемьдесят восемь... — сопел Барти, рассматривая, как снежинки заметали лужи....

Маленький Бартемиус рос болезненным и квелым. К шести годам он пережил перелом руки, воспаление уха, бессчетное количество простуд и гриппов. Не так давно колдомедик доктор Рейз Уитворт обнаружил у ребенка подозрение на врожденный порок сердца и говорил, что мальчику, возможно, придется лечь в больницу святого Мунга. Все это заставляло миссис Крауч волноваться за здоровье сына и проводить с ним как можно больше времени.

В Сочельник Косой переулок был украшен по старинке. Лавки завешивала серебряная мишура. На дверях большинства из них висели рождественские венки из падуба и остролиста. Пучки омелы украшали фонари, и проходящие под ними пары обменивались поцелуями. Кругом стояли фургоны, груженные кипами рождественской одежды — "цыганских" плащей, масок и зимних мантий за полцены. Напротив белоснежного банка "Гринготтс" высилась громадная ель. Снизу ее увешивали апельсины и лимоны, выпечка, засахаренные ананасы и конфеты; сверху и в центре — шары с движущимися картинками зимнего леса.

Снежная пудра подсыпала карнизы лавок с мантиями, телескопами и странными серебряными инструментами, о назначении которых Барти мог только гадать. Витрины по улице были, как и в обычный день, забиты бочками с селезенками летучих мышей и глазами угрей, покачивающимися пирамидами из книг с заклинаниями, птичьими перьями и свитками пергамента. Только теперь их покрывали или движущиеся серебристые серпантины, или елочки с зажженными витыми свечами. Около большой лавки, инкрустированной полированным деревом, стояла группа детей: на витрине лежало несколько метел.

— Барт, я ненадолго, — женщина остановилась возле лавки. Мимо спешил высокий мужчина в очках, неся в сумке готовую к разделе тушку гуся.

— Опять к ней? — нахмурился мальчик.

— Я мигом, — миссис Крауч потрепала сына по головке. — Ты постой тут. — Женщина показала на соседнюю лавку, где продавались глобусы Луны и звездного неба.

Мальчик недовольно засопел, но промолчал. Метлы никогда не интересовали его, в отличие от глобусов. Подойдя к витрине, он начал пристально рассматривать области Луны. Женщина, помахав ручкой, легко, словно школьница, поднялась по деревянной лестнице и позвонила в колокольчик.

— Лаванда? — открывшая дверь хозяйка была такой же тонкой и кареглазой, как миссис Крауч. От посетительницы ее отличали более угловатая фигура и длинный нос с горбинкой.

— Здравствуй, Мэрайя, — ответила миссис Крауч. — Проходя мимо, решила заглянуть к тебе.

— Ну, если заглянуть... — удивление в голосе женщины сменилось едва заметной иронией.

Барти бросил в сторону мамы хмурый взгляд. Он никогда не любил "тетю Мэрайю" за насмешки над его неспособностью летать и стоять на коньках. Мамина сестра, как и отец, часто говорили, что "настоящий мужчина" должен быть сильным и обязан закаляться. Из-за регулярных напоминаний об этом Барти еще сильнее хотелось оставаться слабым.

— Твой, вижу, подрос? — хозяйка лавки метел кивнула в сторону Барти.

— Да, мое произведение искусства, — улыбнулась Лаванда. На двери лавочки висели движущиеся лица каких-то духов, которые время от времени припугивали прохожих, выпуская на них пар.

— Летать по прежнему не научился? — чуть хмыкнула женщина.

— Зато он осваивает учебники по трансфигурации и заклинаниями, — ответила Лаванда с долей превосходства. — Ты знаешь: он сохраненный ребенок. Вижу, твой магазин, - женщина придирчиво осмотрела витрины, украшенные фольгой, — немного растет?

— Пока нет, хотя... — Мэрайя сухо поджала губы, — если Эннерг закупит новую партию "Чистометов", все будет проще. Старье никто не хочет брать.

— Я, собственно, зашла по другому делу. Готова перечислить немного денег для маленькой Агнесс. Она сейчас у кого-то из... Наших... — Лаванда замялась, словно не найдя подходящего слова.

Лаванда и Мэрайя Бэддок приходились дочерьми Джонатану Бэддоку — одному из наиболее уважаемых представителей своей фамилии. С детства между сестрами пробежала черная кошка: слизеринка Лаванда и гриффиндорка Мирайя словно самой судьбой были созданы для взаимной неприязни. Круглая отличница Лаванда, не нарушившая, кажется, ни единого школьного правила, с трудом переносила вечно влипавшую в истории и получавшую кучу "удовлетворительно" старшую сестру. Мэрайя платила ей той же монетой — тем более, что родители бесконечно пилили и воспитывали ее, совершенно забыв про Лаванду. Отношения сестер чуть потеплели после смерти мистера Джонатана, хотя по-прежнему были далеки от дружбы.

— Бедняжка Агнесс у Гринграссов, — сказала Мэрайя с привычной для нее хрипотой.

— Мне трудно понять Урсулу, — Лаванда сморщила чуть усыпанный веснушками носик. — Оставила дочь сиротой, хотя могла бы найти нормальную работу.

— Не знаю, как повели бы себя мы в ее ужасном положении, — вздохнула Мэрайя. Барти снова удивился, почему ее голос всегда был скрипяще грубый, в то время как у его мамы он был певучий и нежный. Мокрый снег стал гуще, покрывая лужи белой мякотью.

— Ну, ничего ужасного я не вижу, — холодно ответила миссис Крауч. — Не сомневаюсь, что Ариэлла отлично воспитает Агнесс. Еще неизвестно, что лучше, — тонкие брови женщины поползли вверх, — расти в семье Гринграссов или в доме с проституткой.

— Ты, как всегда, праведница, — усмехнулась Мэрайя. — Не поверишь, но я думала, что именно миссис Крауч, будучи урожденной Бэддок, — последнее слово она выделили особой интонацией, — заберет к себе Агнесс.

— Что ты... Мне своего поднимать надо, — всплеснул руками Лаванда. — Ладно, нам пора, — кивнула он сестре и, развернувшись, пошла прочь.

Взяв за руку Барти, миссис Крауч пошла в сторону волшебных магазинов. Из недостроенного павильона пахло свежим картоном, фольгой и мандарином. Пухлый торговец кричал, размахивая руками. Пара рыжих мальчишек, видимо близнецов, с криком взорвали хлопушку, обдав столпом золотистых искр толстяка с черной клетчатой сумкой.

— Мама... — Барти потянул женщину за рукав. — Мы купим хлопушку?

— Нет, Барт, — неожиданно строго ответила женщина. — Где мы будем ее взрывать? Дома? У меня нет столько денег, чтобы потом чинить комнаты. — Теперь голос миссис Крауч звучал раздраженно. — На улице? А если, не дай бог, попадет в глаз и оторвет руку? Большой парень, должен соображать...

Посмотрев на низкое серое небо, Барти вздохнул. Если придирки отца он переносил спокойно, то недовольство матери его обижало. Мальчик привык видеть маму ласковой, улыбчивой и радующейся ему. Ругалась она, как правило, из-за пустяков, но, если начинала, то успокоить ее было сложно. Вздохнув, мальчик посмотрел на старинную темную лавочку, возле которой роилась куча людей в праздничных мантиях с меховой обивкой.

— Мама... Гирлянды... — пробормотал мальчик, слизывая снежинку с губы.

— Да, правда... — Миссис Крауч нахмурилась, но затем улыбнулась. — Гирлянды нам в самом деле не помешают.

— Давай со свечами купим, а? — Барти нетерпеливо дернул маму за руку.

— Что же... Со свечами, так со свечами... — рассеянно кивнула женщина. Через мгновение они подошли к сияющей синеватым инеем надписи: "Мистер Питер Найкорджелл. Поставших волшебных огней с 1884 года".

Вход в лавку оказался слишком высоким, и Барти, сопя, вскарабкался на припорошенные снегом ступеньки. На втором этаже начинался торговый зал. Мальчику показалось, что он ослеплен множеством разноцветных огней. Японские фонарики зажигали маленькие фонарщики в коричневом кимоно. Внизу виднелся большой то ли русский, то ли шведский домик, с укутанной снегом крышей. В больших раскрытых коробках сверкала мишура.

— Барт, поищи гирлянды, а я пока...

Женщина не договорила. Ребенок подбежал к сияющей в отблесках свечей витрине. Мимо мелькнуло несколько мальчиков, рассматривавших горящие шары. Однако взгляд Барти был прикован к гирляндам в виде красных и желтых витых свечей. Переливаясь огнями, они отбрасывали блики на прозрачные витрины.

— Хочешь эти? — Миссис Крауч холодного посмотрела на свечи. — Мне кажется, они слишком плебейские, — поджала женщина губы. - Надо выбрать что-то поблагороднее.

Барти нахмурился. Он не понимал смысла этого странного слова, которое так любила употреблять мама. Почему одни вещи называют "благородными", а другие нет? Мальчик внимательно посмотрел на бежевое пальто мамы, но она отошла к соседнему стеллажу.

— Может, эти? — показала женщина на покрытое световыми бликами стекло.

— Ммм... — Барти подумал о том, не поканючить ли у мамы гирлянды, но осекся. В прилавке в самом деле лежала коробка с гирляндами из золотистых и голубоватых витых свечей. Прыгавшие между ними крошечные феи, то зажигали свечи, то тушили огоньки. Несколько девочек в бело-голубых платьицах также подошли посмотреть на такое чудо.

— Немецкие. Какая дороговизна, — едва заметно поморщилась Лаванда. – Впрочем, Барт, мы с тобой достойны такого подарка, не так ли?

Разноцветные огни продолжали слепить глаза. Мама что-то говорила хромому продавцу-гоблину, но Барти не слышал ее слов. Лавка словно плыла перед глазами, освещая огоньками фей почерневшие от времени бревна и серебристую мишуру - ту, что закрывала пряники и стеклянные шары на маленькой елке в центре павильона.

* * *

Барти не любил отца. Он, как правило, находился в разъездах и редко показывался дома. Приходил он ближе к полуночи, когда сын или спал, или (что было гораздо чаще) ворочался без сна. Утром, если мистер Крауч не спешил на работу, он делал замечания ребенку из-за его физической формы. Поэтому Барти был рад отъезду отца в Эдинбург и возможностью встретить Рождество с мамой.

Камин с резной решеткой в виде "турецких пик", как называл их мистер Крауч, пыхтел березовым ароматом. С двух сторон его окружали полукругом стулья и диваны небесно-голубого цвета с бронзовыми прожилкам: род Краучей испокон веков учился в Райвенкло. Напротив темно-синей портьеры висел портрет молодой кудрявой девушки с большими строгими глазами. Барти знал, что это была тетя Мэри, сестра отца, умершая задолго до его рождения от загадочной болезни — туберкулеза. Мистер Крауч в минуты, когда был в хорошем настроении, рассказывал, что Мэри умерла за месяц до того, как медики, наконец, открыли стрептомицин. Хотя женщина улыбалась, Барти всегда опасался ее портрета, словно ожидая от него подвоха.

Иное дело — пианино. В доме Краучей было полно музыкальных инструментов, включая черный рояль в гостиной. В кабинете на первом этаже стояло полированное пианино с высокой крышкой: на ней стояла ваза с букетом сухих цветов. Напротив пианино расположился коричневый плюшевый диван. В этой комнате любила музицировать миссис Крауч, но затем ее отдали под детскую для Барти.

— Мастер Барти, матушка в гостиной, — поклонилась вошедшая эльфийка Винки. С детства это лопоухое существо было приставлено к мальчику, выступая для него чем-то вроде няни.

— Ага... Сейчас... — Барти спрыгнул с дивана и пошел по петляющему коридору. Сердце сжималось от радостного нетерпения: мама без сомнения позвала его наряжать елку. Сам Барти уже переоделся в светло-коричневый замшевый костюм для дома.

Он не ошибся. Миссис Крауч с помощью эльфа Дройла в самом деле установила елку возле окна. Как и во многих почтенных домах, у Краучей была корабельная сосна с пушистыми ветками и длинными иголками. Ее ствол упирался в желтый керамический бочонок, доверху засыпанный песком. Подержав ветку, Барти подергал носом, ловя терпкие запахи смолы.

— Мама... Можно я повешу шары? — мальчик подошел к коробке, лежащей на круглом черном столике. Хотя Барти исполнилось только шесть лет, он во всю пользовался магией и часто просил у мамы палочку.

— Конечно, Барт. Только сначала повесим гирлянды... Винки! — крикнула миссис Крауч. Женщина уже переоделась в темно-синее домашнее платье, подчеркивавшее неестественную тонкость ее фигуры.

— Да, мэм... — Эльфийка возникла из струй воздуха и приземлилась, рассыпав вокруг себя искры.

— Винки, нужны гирлянды. Пожалуйста, — добавила миссис Крауч. В отличие от мужа она испытывала чувство легкого неудобства, приказывая эльфам.

— Достать их из желтого шкафа, миссис Крауч? — с упоением спросила Винки. Получив кивок от хозяйки, эльфийка щелкнула пальцами и исчезла.

Мальчик, тем временем, продолжал рассматривать серебристо-голубой ковер. Перед глазами мелькали хлопушки и обрывки разговора мамы с "тетей Мэрайей". Интересно, кто такая Агнесс, которая живет у каких-то Грин... Гринглов... или Гринглоуссов... Барти боялся, что таинственная Агнесс появится у них дома. Можно спросить, конечно, про нее маму. Однако в глубине души Барти понимал, что есть вещи, о которых расспрашивать не стоит.

— Винки, так не надо. Сделай, пожалуйста, равномерно. — Голос матери, расхаживающей по комнате, отвлек его от размышлений. Винки и Дройл вешали на елку новые гирлянды, украшая свечами прячущиеся в глубине ствола веточки. Дройл — пожилой эльф с лысой головой — щелкнул, и свечи загорелись разноцветными огнями, переливавшимися в высоком зеркале.

— Неплохо, — подытожила миссис Крауч. — Барт, можешь повесить шары, — женщина с улыбкой протянула ребенку палочку. Ворчливый эльф Дройл не спеша поплелся развешивать рождественские венки из белой омелы и остролиста.

— Спасибо, мама. System Aperio! — Барти любил колдовать и боялся, что сделает что-то неправильно. К его облегчению коробка сразу открылась, и перед глазами ребенка засияли двенадцать золотых шаров.

— Мы будем вешать только золотые? – спросил Барти.

— Не забудь: сегодня у нас «золотое дерево». Как в садах Гесперид. — Миссис Крауч предпочитала делать не традиционные елки, а оформлять деревья на определенную тему. Прошлый раз ее стараниями в доме появилась настоящая «египетская ель» из кипариса; теперь пришла пора «греческой елки».

Барти засопел и, подойдя к шарам, прошептал заклинание левитации. Игрушки, как по команде, поднялись в воздух. Ребенок, держа волшебную палочку, осторожно направлял их на колючие ветки. Повинуясь его приказам, шары оседали на ветках и тотчас прикреплялись к ним.

— Винки, еще нужны золотые шишки, — мягко попросила миссис Крауч, рассматривая, как огоньки свечей колышутся на блестящей глади шаров. Затем, будучи, видимо, довольной результатом, ласково потрепала ребенка за голову. Свечи вспыхнули ярче, и их огоньки, вырвавшись на волю, едва не обожгли длинные иголки.

— Барт, ты повесишь шишки? Прекрасно. Я как раз займусь бантами, — Лаванда, постукивая каблуками, не спеша пошла в сторону зеркала.

Барти знал, что мама хранит прозрачные «банты-бабочки» в трельяже под зеркальной оправой. Сейчас, впрочем, мальчика это интересовало мало. Гораздо важнее ему казалось повесить золотые шишки с зелеными основаниями.

— Мама…. А они правда старинные? – пролепетал мальчик, направляя палочкой их движение.

— Да, Барт. Я вешала их, когда была такой, как ты, — миссис Крауч удовлетворенно посмотрела сначала на повешенный бант, а затем на шишки. Позолоченная чешуя весело сияла, переливаясь в ответах свечей.

Дройл, между тем, продолжал начищать плафоны старинной люстры. Покрытая позолотой, она выпускала световые облака. Остов люстры из мореного дуба, казалось, просветлел от множества свечей. Даже позолоченная рама неприятного портрета «тети Мэри» ожила, и дама, сухо поджав губы, снисходительно улыбнулась елке.

— Красиво… — Барти, принюхавшись к сосновому запаху, стал рассматривать пушистый ствол. Сейчас он пытался представить, как мама вешала на елку золотые шары. Нет, не получалось. Барти никак не мог вообразить маму маленькой девочкой, любующейся рождественскими украшениями.

— Замечательно. – Лаванда потрепала ребенка по головке, а затем повесила еще несколько бантов. – Пожалуй, теперь елка в самом деле готова.

— Ты тоже вешала такие шары? — Барти не мог оторвать взгляд от золотого сияния в глубине темно-зеленой хвои.

— В мои времена в моде были шары с зимним лесом и птицами, — миссис Крауч подошла к столу. – Барт, иди ко мне – подпишем открытки.

Протянув тонкую руку, женщина достала из ящика несколько картинок В этой комнате миссис Крауч хранила в маленьких шкафчиках стола всевозможные безделушки: от парижских открыток до сувенирных фигурок. Для Рождества она заготовила пачку открыток с движущимися санями, запряженными оленем, и Санта-Клаусом, везущим елку. Поодаль был изображен старинный собор со шпилем. Барти присел рядом и с интересом посмотрел, как мама достала одну из открыток. Он знал, что картинки были нарисованы маслом чуть ли не от руки, но почему они считались такими дорогими, понять не мог.

— Прежде всего, поздравим тетю Аманду, — сказала мать, обмакивая в чернильницу большое перо фазана. Для письма волшебники использовали гусиные перья, но Краучи писали павлиньими или фазаньими.

— Она вела у тебя Древние Руны? — Барти заглянул через плечо. Мама часто рассказывала ему истории о школьной жизни, и мальчик знал многих ее одноклассниц.

— Да, она. — Женщина сосредоточенно выводила виньетки. Барти разобрал пожелания счастья, здоровья, веселого Рождества и чего-то вроде "душевного спокойствия". "До сих пор вспоминаю Ваши замечательные уроки. — написала мать. — Кстати, можете написать Гринграссам: у них теперь Агнесс". Гринграссы... Да, именно так зовут эту семью... Барти вздрогнул и подвинул со стола какую-то штуковину из камня.

— Мама... А эти Грин... Гра...

— Наши дальние родственники через тетю Аманду, — Лаванда положила на открытку промокашку и легким движением прослонила к ней пресс-папье.

— А Агнесс? — Барти решился, наконец, задать волновавший его вопрос.

— Однофамилица, — поджала тонкие губы миссис Крауч, отодвинув пресс-папье.

Мальчик с тревогой посмотрел в окно, которое Винки покрыла рисунками движущихся снежинок. Ранние зимние сумерки медленно покрывали нависшее темно-серое небо. Недалеко от дома начинался тихий парк, куда мама часто водила его на прогулку. Барти любил смотреть, как ветки деревьев иногда покрывал легкий иней. Мальчик попытался рассмотреть в окно силуэты деревьев, но ничего не смог увидеть. Загоравшиеся фонари укутали густым светом спускавшийся вечер.

* * *

Рождественским утром Барти проснулся затемно. Откинув одеяло, он с замиранием сердца осмотрелся. Часы показывали начало шестого. Подарки мама обычно подкладывала под елку, хотя сейчас гостиная была наверняка закрыта. Можно было поспать еще два-три часа: мама вставала в начале восьмого. Барти, однако, хотел поскорее встретить Рождество. Сегодня на завтрак Винки наверняка сделает его любимые печеные орехи с заварным кремом... Зябко поежившись от сквозняка, мальчик выбрался из кровати и, не снимая пижамы, осторожно вышел из спальни.

За окном шел дождь со снегом, и стекла были забиты мокрой пеленой. Нырнув в «детскую», Барти, сопя, подошел к этажерке, украшенной резным подсвечником в форме индийской кобры. Здесь стояла громадная книга о доисторических чудовищах, которую он любил листать на досуге. Читать ее Барти к сожалению не мог из-за непонятной славянской вязи. Зато в книге были иллюстрации в виде старинных гравюр, изображавшие давно вымерших зверей. Подойдя к столу, мальчик щелчком зажег свечу: благо, мама давно научила его этому трюку. Затем, разложив коричневый том, принялся рассматривать картинки.

Первой открывшейся ему иллюстрацией были летающие ящеры возле болота. Барти знал, что их звали «птеродактилями», и на картинке они вылавливали рыбешку. Темно-серые существа беззаботно летали над стоячей водой; их гигантские перепончатые крылья, согнутые в предплечьях, были прижаты к бокам. Глядя на старинное болото, мальчик до боли захотел оказаться в удивительной стране под названием «Первобытный лес». В глубине души Барти верил, что где-то за тридевять земель еще ходят доисторические гады, и шумят леса из невероятных деревьев.

«Мама, ведь так все тогда и было?» — спросил он однажды, когда они вышли из магазина.

«Возможно, Барт. Это мы так себе представляем», — ответила мать, раскрыв желтый японский зонтик.

Следом шла картинка огромного ящера «брахиозавра», расхаживающего то ли по морской заводи, то ли по болоту. Ведущая к болоту тропинка была настолько реальной, что по ней, казалось, можно было спуститься с пригорка. Мальчик улыбнулся ящеру как старому другу: однажды он попросил маму нарисовать ему брахиозавра, и она мешала зеленую и черную гуашевые краски, сделав темную жидкость. Получилось очень похоже, хотя Барти думал, что ящеры были ярко-зелеными. Чувствуя волнение, он перевернул толстую страницу и сразу впился в нее глазами.

Эта картинка волновала Барти с той минуты, как он впервые открыл книгу. На ней был изображен распластанный ничком серый утконосый динозавр. Прямо на нем восседал хищный ящер тиранозавр, прижавший добычу к земле. Мощной лапой он разрывал кожу утконосого ящера до крови, а громадные зубы приближались все ближе к жертве. Мальчик поежился, представив, какое наслаждение испытывал хищник, терзая добычу. Тиранозавр должно быть не спешил драть дичь: слишком сладкими были ее бессильные стоны, пока он сам издавал победный клекот.

Барти почувствовал, как щеки загорелись. В глубине души он понимал, что рассматривать эту картинку нехорошо, хотя посмотреть ее еще раз ужасно хотелось. Нет, все же нельзя. Поколебавшись с минуту, Барти медленно повернул страницу, заворожено глядя на коготь хищника, который по праву победителя оставлял кровавый след на толстой коже жертвы.

Глава 2. Двенадцатая ночь

В Лондон вернулись через три дня. По традиции елку следовало разбирать шестого января, но мистер Крауч торопился в министерство. Лаванда была расстроена, в то время как Барти, скорее, радовался переезду: разбирать елку всегда казалось ему слишком грустным занятием. Из-за большого количества вещей Краучи не могли воспользоваться каминной решеткой, и прибегли к порталу в белой чайной чашке. Для Барти тот вечер стал особенно радостным: впервые за неделю у него почти не болела рука.

Первые новости пришли на следующий день. Вернувшись с работы около четырех, Бартемиус Крауч бесстрастно объявил, что сегодня, в Двенадцатую ночь, праздник все-таки состоится: к ним в гости придут Лонгботтомы. Лаванда, поившая Барти жасминовым чаем, всплеснула руками. Аластор Лонгботтом был, конечно, первым помощником ее мужа. ("Полковник при генерале", — как назвала их ехидная Мерайя). Однако гости в доме Краучей были редкостью: Бартемиус не жаловал светские развлечения. Изредка заглядывали разве что родственники Лаванды — Мерайя да ее брат Джонатан. И если с первой Бартемиус на удивление неплохо ладил, то второго терпеть не мог, называя балбесом и забулдыгой.

— Мог бы сказать вчера, — недовольна поджала губы Лаванда. — у меня даже нового вечернего платья нет!

— Августу, поверь, такое мало интересует, — мистер Крауч спокойно опустился на стул. Барти настороженно смотрел на отца: сегодня тот пришел с работы рано, как никогда, и, похоже, не был в хорошем настроении.

— Как бы не так, — миссис Крауч церемонно отставила чашку на разноцветную бамбуковую салфетку. — Наряжаться она любит, только делает это плебейски.

— Тебе же лучше, — устало прикрыл глаза Бартемиус. — Лонгботтомы, знаешь, неприхотливы.

— Согласись, им не хватает культуры, — вздохнула миссис Крауч. — Вроде бы люди душевные, но вместе с тем...

— Так они к нам идут не на светский прием с шампанским и омарами, — терпеливо пояснил Бартемиус. — Мы с Аластором обсудим дела. Ты поболтаешь с Августой... Барт с Фрэнком. Он, кстати, может тебе рассказать о Хогвартсе, — снисходительно кивнул Бартемиус сыну.

Мистер Крауч, как обычно, не мог усидеть на стуле. Поднявшись, он подошел к шкафу и стал рассматривать черные и позолоченные фолианты книг. Эта шкафчик с затемненными стеклами, на которых красовались движущиеся букеты полевых цветов, был гордостью миссис Крауч. Барти понятия не имел, что в нем особенного, но мама назвала его "благородным" или "романтическим".

— Дундуковатый малый, — вздохнула Лаванда.

Барти едва не прыснул, взглянув на маленькую книжную этажерку. Лаванда с улыбкой посмотрела на двустворчатые дымчатые дверки. От ее улыбки Барти почувствовал ощущение приятной легкости. В другое время он, возможно, заранее возненавидел бы этого Фрэнка, но после слова "дундук", парень казался ему забавной куклой.

— Дундуковатый... — прошептал Барти, оглядываясь на стоящую напротив группу белых венских стульев с орнаментом из черных роз.

— Конечно, дундуковатый, — кивнула Лаванда, поправив край горчичного платья. — Я его помню на Рождество в министерстве. Стоит, смотрит исподлобья и невнятно мычит.

— У него неплохие оценки, — сказал снисходительно Бартемиус. Как обычно, он знал о своих подчиненных каждую мелочь. От его тяжелых шагов завибрировали стекла на этажерке.

— Еще бы, — съязвила миссис Крауч. — Кто осмелится поставить плохие оценки сыну видного сотрудника Аврората?

— Лава, надеюсь, ты будешь на высоте, как всегда, — спокойно ответил Бартемиус. — Потерпи Августу, пока мы...

— Что-то случилось? — Женщина окинула мужа внимательным взглядом. Барти, тем временем, подцепил ложкой лимон и, как обычно, с удовольствием его проглотил.

— Угадала, — Бартемиус шагнул в сторону от шкафу к приоткрытой дубовой двери. — Я тебе говорил, что рано или поздно они начнут.

При этих словах мистер Крауч достал из черного "дипломата" свежий номер "Пророка" и протянул его жене. Лаванда прищурилась. Барти взглядом левитировал со столика мамины очки в форме висящих стекол. Женщина, кивнув в знак благодарности, надела их и уткнулась в текст.

— Трагедия в баре "Дырявый котел", - стала читать Лаванда. - Сильное темное проклятие наложено на дверь. Три человека погибли. Подробности уточняются". Все трое — маглорожденные? — задумчиво спросила она.

Барти продолжал смотреть, как завороженный, на колдографию, изображавшую задымленное помещение. Кое-где метались авроры, пытавшиеся вывести людей из паба и убрать столики.

— Они начали действовать, похоже, — мистер Крауч, вздохнув, также присоединился к жене и сыну. С минуты все трое смотрели на колдографию. Затем Барти перевел недоверчивый взгляд на мать: она, похоже, знала нечто, о чем нельзя было рассказывать ему.

— Надеюсь, тебе это не повредит? — спросила Лаванда. Сейчас миссис Крауч была в домашнем платье с вырезом. Когда она говорила, на ее шее вырисовывался шов, оставшийся от операции по удалению щитовидки.

— Скорее, такое по части Грюма, — равнодушно ответил Бартемиус. — Может, еще Вэнса... Но ему, знаешь ли, не помешает хороший втык министра.

— Значит, Аластор придет по делу? — уточнила Лаванда. Судя по голосу, она, похоже, была несколько упокоена тем, как развивались события.

— И да, и нет, — уклончиво сказал мистер Крауч. — Будет праздничный вечер, а потом мы подготовим проект... Кстати, насчет праздника, - он неожиданно впился глазами в темно-коричневую полироль стола. — Лава, у нас нет елки!

— Кто бы ее поставил, посуди сам? — Миссис Крауч говорила спокойным чуть капризным голосом, как говорят выросшие в роскоши люди, которых вдруг по недоразумению заставляют самих вымыть тарелку.

— Но нам же будет нечего разбирать! — мгновенно среагировал Бартемиус. — Смулли надо дать чертей.

— А если наколдовать елку? — спросил Барти, рассматривая белую спинку стула. Ему ужасно хотелось поучаствовать в подготовке встречи. Однако, хотя реплика была брошена невзначай, отец среагировал немедленно:

— Наколдованная елка... Думай, иногда, что несешь, — горько вздохнул он. — Ты только представь, — постучал он по лбу, пристально глядя на сына, с каким видом мы покажемся перед Лонгботтомами?

— Не шуми, Барт просто предложил, — холодно ответила Лаванда. — Он ребенок и еще не понимает. — У нее на коленях все продолжала лежать газета, с колдографией снующих авторов по бару.

— Ты с ним сидишь целыми днями, могла бы и объяснить, — махнул рукой Бартемиус. — Здоровый малый, пора соображать... Смолли! — Крикнул он. Затем, подняв ладонь, прощупал рисунок усов.

— Да, Мастер Крауч, — возникшая пожилая эльфийка с упоением поклонилась хозяину. Барти, чувствуя ком внутри, с неприязнь посмотрел на старуху. Смолли, принадлежавшая в своем время матери мистера Крауча, шпионила за ним и доносила отцу о проделках сына. От ярости Барти впился глазами в букет васильков, изображенный на створке двери этажерки; впрочем, он давно усвоил урок, что при криках надо молчать.

— Смолли, нужна елка, — сухо сказа Бартемиус.

— Но... Мастер Крауч... — сказала эльфийка разбитым голосом. — Сегодня шестое января... Купить уже невоз...

"Так тебе и надо", — злорадно подумал Барти, бросив украдкой взгляд на мать. Лицо Лаванды оставалось бесстрастным, хотя по едва заметным движениям лица можно было понять, что она не одобряет поведения мужа.

— Меня это не интересует. Елка должна стоять в зале через два часа, — добавил он. — Да, скажи Дройлу, пусть повесит шары и шишки. — Эльфийка поклонилась и, тараща огромные глаза на хозяина, попятилась к двери.

* * *

Елку Смолли все-таки достала: то ли связалась с пожилым торговцем Карфаксом, то ли перекупила из какой-то лавки. Неказистая ель не производила впечатления, что заставило мистера Крауча нахмурится. Но выбирать не приходилось. Дройл нацепил на нее семь позолоченных шаров и модный ныне "дождь" — тонкие нити из серебряной фольги, напоминавшие снежную шапку или иней. Барти, впрочем, не испытывал никаких чувств: все-таки в напряжении ели после Рождества было что-то неприятное.

— Барт, переоденься, — бросила находу Лаванда. Сама миссис Крауч наспех создала себе наряд, надев светло-голубое платье и синие туфли, купленные пару месяцев назад для похода в Камингартен.

Мальчик, вздохнув, пошел в свою комнату. Из-за проклятого гипса выполнить мамину просьбу было трудно. Пришлось со вздохом позвать на помощь Винки, которая, чтобы протянуть руку хозяина, порезала его любимую светло-серую рубашку с серебристыми полосками. Потом ее, конечно, починят заклинанием, но все равно — она, как говорила мама, станет "десятым сортом". Винки помогла мальчику надеть черный замшевый костюм и черную венскую бабочку. Все было бы не плохо, если бы уродливая рука не висела на длинной веревке из бинта.

— Пожалуй, я обновлю его косынкой или шарфиком... Сыночек, пожалуйста, подойди, — раздался из соседней комнаты мамин голос.

— Ага... — Барти поспешил на голос мамы. Миссис Крауч задумчиво рассматривала свое отражение в большом трельяже из черного ореха. Барти улыбнулся. У мамы всегда было уютно, и он, ловя привычный запах французской парфюмерии, по привычке присел на маленький пуфик.

— Барт, как лучше: так или так? — Лаванда сначала накинула на плечи платок цвета морской волны, а затем повязала его вокруг шеи, закрывая шрам.

— Вокруг шеи, — важно кивнул Барти, словно он был известным балетным критиком и сидел перед спектаклем, проигрывая тросточкой.

— Думаешь? — миссис Крауч неуверенно повернулась на каблуках и поправила платок на шее.

Глядя на черные антресоли, Барти вспомнил, что когда-то нашел в заначках мамы книгу русского писателя Льва Толстого, пропахшую вечерним "опиумом". Хотя Барти тогда исполнилось десять, он проглотил за три месяца интересный роман о войне русских с императором Наполеоном.

— Быстрее, быстрее... — в комнату вбежал лысый Дройл. — Леди Лаванда, Мастер Барти, — важно поклонился он, — Мастер Крауч зовет в холл.

— Идем, Барт... — Женщина, взяв за руку сына, быстро пошла по узкому коридору. Мальчик не очень понимал, зачем именно мама поддерживает его, коль скоро он давно научился ходить со своим мерзким гипсом. Глядя на тяжелые бронзовые подсвечники, украшавшие стены, он думал о том, как не допустить гостям насмехаться над его висевшей рукой.

— Наконец, — отец поприветствовал их легким кивком. Хотя мистер Крауч надел парадный смокинг "угольного" цвета, он продолжал читать на ходу какую-то бумагу, делая на полях пометки обычным магловском карандашом. Барти неприязненно покосился на его аккуратно выглаженные стрелки брюк. Если бы не каприз этого человека, он сейчас стоял бы с нормальной рукой...

"Каминная комната", как в семье Краучей называли холл, была просторным помещением. В самом его центре расположился огромный камин, инкрустированный отделкой из белого мрамора. Миссис Крауч с гордостью повторяла, что он напоминает камины итальянских домов Ренессанса. Окна этой части дома в самом деле были в форме высоких полуовалов с геометрически правильным орнаментом перегородок. Впрочем, это было не просто проявлением художественной прихоти миссис Крауч. Лаванда, как и вся семья Бэддоков, оставалась верной католической церкви, и потому не было ничего удивительного в ее желании отстроить холл на итальянский манер.

Напольные часы в виде башни пробили без четверти шесть, когда в камине вспыхнуло пламя и раздался щелчок. Барти обернулся: хотя он не раз путешествовал с помощью летучего пороха, вспышка пламени вызывала у него затаенный страх. Мгновение спустя из камина вышел долговязый белобрысый мужчина в очках. На нем был дешевый длинный плащ то ли бежевого, то ли светло-желтого цвета.

— Добрый вечер, сэр, — побежавшая Смолли на ходу приняла у мужчины плащ и понес его к стоявшему в левом углу вещевому шкафа. Рядом с ним располагались черная галошница и небольшое хранилище для зонтиков, которое по словам мистера Крауча, он унаследовал от покойной бабушки. Лаванда не раз пыталась заменить это "убожество" на что-то более "благородное", но на сей раз Батемиус жестко пресекал поползновения жены.

В камине снова раздался хлопок, и на зеленый ковер вышла невысокая пухловатая женщина в ярко-малиновом платье. Барти с удивлением посмотрел на выступающий из-под ткани большой бюст: мама всегда говорила, что обтягивающие платья в их возрасте — верх вульгарности.

— Милости прошу, — подошедший Дройл поклонился и принял бордовый плащ миссис Лонгботтом, аккуратно повесив его в в тот же темно-коричневый шкаф. Женщина, нахмурившись, придирчиво осмотрела инкрустированную позолотой дверку, словно ища в ней изъяны. Длинноносый мужчина невозмутимо рассматривал корейский фонарь на тонкой ножке, на абажуре которого были изображены движущиеся иволги.

После третьего щелчка из камина вышел невысокий мускулистый мальчик с круглым лицом и короткими, стоящими "ежиком", волосами. "Правда, дундук", — подумал Барти, рассматривая его пухлые щеки. Несколько мгновений мальчик отряхивал с брюк сажу, а затем упал на колени.

— Фрэнк, будь внимательнее, — строго сказала черноволосая женщина. К удивлению Барти мальчик быстро поднялся и отошел от камина. На нем был забавным темно-синий костюм, продающий сходство с магловскими школьниками. Барти не сомневался, что мама назвала бы его "дребеденью за три галеона".

— Ваша очередь, сэр, — подбежавшая эльфийка Криопа указала Фрэнку на шкаф помельче. Мальчик стоял и смотрел во все глаза, словно впервые в жизни видел такое чудо. Затем, скинув расстегнутый синий плащ, сам протянул его удивленной Криопе.

— Добро пожаловать, — миссис Крауч на правах хозяйки дома улыбнулась гостям. Ее муж и сын наклонили головы в знак приветствия. Лонгботтомы смотрели на них с явным удивлением. Долговязый мужчина сделал шаг вперед и к изумлению Барти слегка приобнял его отца за плечи.

— Аластор... — Отец к удивлению Барти был не против такой фамильярности. — Очень рад... Очень... — повторил он.

— Рада вас видеть, миссис Лонгботтом, — улыбнулась Лаванда пухлой женщине.

— Взаимно, миссис Крауч, — сухо ответила гостью. Барти с неприязнью осмотрел ее ярко-красное платье: ему не понравилось, что эта женщина смеет так разговаривать с его мамой.

— Добрый вечер, — кивнул Барти коренастому мальчишке. Он намеренно сделал самый маленький кивок, чтобы отомстить за сухой тон его матери.

— Привет, — пробормотал увалень, рассматривая каминную оправу, словно она была диковинкой. "Каминов что ли не видел?" — ехидно подумал Барти.

Мальчик еще раз осмотрел семью Лонгботтомов. Аластор - высокий длинноносый человек в очках немного напоминал отрешенного от жизни профессора. Пухленькая Августа казалась не в меру живой и отчасти строгой. Их сын Фрэнк так сильно крутил головой, словно его изумляла каждая вещь. Возможно, они были самыми обычными людьми, но после слов мамы Барти в каждом их жесте, в каждом движении видел что-то глупое или комичное.

— Что же... Думаю, без лишних церемоний преследуем в зал, — спокойно показал мистер Крауч в сторону полутемного коридора. — Смолли, стол готов?

— Да, Мастер Крауч, — поклонилась подбежавшая эльфийка.

— Прошу вас следовать за нами, — снова улыбнулась Лаванда. Барти показалось, что в улыбке мамы есть некая натянутость, но она мгновение спустя на ее лице не было и тени.

"Могли бы и поблагодарить", — неприязненно подумал Барти. Фрэнк шел рядом с ним, посапывая и рассматривая все кругом. ("Точно носорог", — подумал с отвращением Барти). Он решительно не знал, о чем с ним можно говорить.

Хотя зал был подготовлен к празднику наспех, он сохранял рождественский дух. Небольшая ель переливалась золотистыми отблесками шаров и шишек. Двери и балюстраду украшали рождественские венки. Рядом с люстрой мама наколдовала идущей снег. На противоположной стене, где, собственно, висел портрет покойной Мэри Крауч, эльфы сделали движущуюся панораму зимнего леса. Бронзовые подсвечники также украшали нити серебряного дождя.

— Милости прошу, — указал Бартемиус на стоящий посреди зала большой черный стол. Можно было, конечно, поужинать в столовой, но мистер Крауч, видимо, хотел устроить праздник в главной комнате.

Стол был сервирован для легкого ужина. В центре высились две бутылки шампанского и белого вина. Рядом стояли металлические вазочки и блюдца, наполненные разными сортами орехов, сыра, колбасы и фруктов. По боками были разложены шесть приборов с ослепительно белыми салфетками. Барти надеялся, что обе семьи сядут напротив друг друга. Однако мистер Крауч сразу присел рядом с мистером Лонгботтомом, а миссис Крауч — с миссис Лонгботтом. Барти пришлось сесть рядом с Фрэнком, который снова засопел, посмотрев на миндаль.

— Что же, я рад приветствовать друзей в нашем скромном доме! — монотонно сказал мистер Крауч, подняв бокал. — Безмерно рад нашей встрече!

Барти посмотрел на светло-серый рукав своей рубашки и поймал себя на мысли, что из всех домашних предметов более всего отец похож на часы, которые говорят по распорядку, словно по удару гонга.

— Скажем прямо: не такой скромный, — рассмеялась Августа, подвинув солонку. Барти показалось, что на лице мамы мелькнула тень. Гостья, между тем, стала беззаботно рассматривать инкрустированный позолотой сервант.

— Да, для нас это тоже честь, — промямлил долговязый мистер Лонгботтом. Привстав, он поднял бокал, словно желая сгладить неловкость жены. Барти снова с отвращением посмотрел на гипс: из-за него он вынужден почти ничего не есть, довольствуясь тем, что смог взять левой рукой.

— Вот и славно, — кивнул Бартемиус, поднеся бокал к губам. Лаванда сделала это почти одновременно с мужем. Барти поскорее последовал примеру мамы.

Он пил шампанское в первый раз. Когда-то в детстве Барти пригубил пиво, думая, что перед ним столь любимый сладкий лимонад. Вкус оказался невероятно горьким и, как показалось мальчику, просто гнусным. Ожидая ощутить что-то подобное и сейчас, Барти заранее напрягся и ошибся: напиток оказался кисловатым, но в целом приятным.

— Ваша родственница? – Аластор с интересом указал на портрет Мэри Крауч.

— Да, моя сестра Мэри, — ответил Крауч. – Умерла, когда мне было двенадцать лет. – При этих словах Дройл появился из воздуха и заменил приборы.

— Но... как это произошло? – Августа посмотрела на Бартемиуса с легкими изумлением, словно слегка опешив от его будничного тона.

— Мэри всегда была любимицей родителей, — продолжал монотонно мистер Крауч. — В семь лет заболела чахоткой, и остановить этот процесс не удалось, — задумчиво посмотрел на висящий возле двери рождественский венок из остролиста. — Отец и мать просто сходили с ума от того, что все так произошло. Семь лет они боролись с ее болезнью, как могли...

— Простите, — недовольно фыркнула Августа Лонгботтом, — но в нашей юности уже был стрептомицин.

— Именно, — патетично раздел руками Бартемиус. — Вообразите, что стрептомицин изобрели незадолго перед смертью Мэри. Волшебники, к сожалению, не могут лечить эту проклятую болезнь магией. Она начала принимать препарат, но слишком поздно: разрушение легких стало необратимым. Наверное, в день похорон я и пообещал себе, что ее портрет, — указал он на верх, — всегда будет висеть в моем доме.

Барти задумчиво посмотрел на сиявшие в серванте фужеры. Портрет "тети Мэри" постоянно висел в зале, наблюдая за жизнью их семьи. Мистер Крауч обожал рассказывать как он, ребенком, был вынужден помогать ухаживать за сестрой. Вместе с тем (и Барти это слегка изумляло) он никогда не слышал от отца рассказа о самой тете Мэри. Мистер Крауч рассказывал о ее болезни и смерти так, словно это была очередная интересная история.

— У тебя сильный ушиб? — черные глазки миссис Лонгботтом внимательно посмотрели на гипс Барти. К отвращению мальчика Фрэнк, оторвавшись от тарелки, также стал рассматривать его руку. Барти поморщился, заметив в глазах гостя внимательный огонек. Неужели этот "дундук" понял его состояние?

— Перелом, — важно кивнул Крауч. — Я отправил его лечится к маглам. Должны же мы, волшебники, делом доказать возможность совместной жизни с ними.

— Барт, ты... Ты великий человек... — пролепетал Аластор Лонгботтом, поправив съехавшие на нос очки. — Все наши так называемые маглолюбцы только мелют языком, а вот делом...

— Да, считаю, что мы должны доказывать дружбу с маглами, — продвинул бокал Крауч. Позолоченная люстра вспыхнула множеством свечей, которые, разгоревшись, стали отбрасывать блики на фужеры. — Иначе докатимся до до того, что произошло в "Дырявом котле", — развел он руками.

Барти насторожился. Мгновение назад он едва сдерживал ярость, потупившись в тарелку. В эту минуту он, пожалуй, ненавидел и магловские больницы, и магловское лечение. Но разговор, похоже, начал переходить на события в "Дырявом котле", а это было намного интереснее. Барти осторожно посмотрел на маму, но та сидела ровно, поджав губы.

— Мне кажется, разговор не совсем для детских ушей, — изрекла миссис Лонгботом. — Фрэнк, думаю Бати покажет тебе свою библиотеку?

— Мой сын, возможно, согласится, — в голосе миссис Крауч звучал холод, словно она напоминала гостье, у кого есть право командовать в ее доме.

— Замечательно, — кивнул мистер Крауч. — Бартемиус, покажите юному мистеру Лонгботтому свою комнату, — его монотонный голос, казалось, даже не допускал мысли о возражении.

— А в девять разберем елку, — мягко улыбнулась Лаванда, словно не произошло ровным счетом ничего.

Барти с яростью сжал ладонь. Не вмешайся сейчас отец, мама приподнесла бы этой хамке отменный урок. Вместо этого на губах отвратительной женщины в красном мелькнула улыбка. "Ничего... У нее есть я", — со злостью подумал он. Затем, не глядя на Фрэнка, поднялся из-за стола и, кивнув маме, небрежно указал гостю на входную дверь.

* * *

Барти и сам не мог понять, что именно его разозлило сильнее всего. Возможно, причиной была наглость миссис Лонгботтом. Возможно, он злился на отца, который ради дружбы с какими-то отвратительными маглами считал необходимым держать его в гипсе три недели. Возможно, он рассвирепел из-за того, что отец поставил маму (Барти чувствовал это каким-то шестым чувством) в неловкое положение. Так или иначе, идущий рядом с ним крепыш с глуповатой улыбкой не вызывал у него никакой симпатии.

— Можно ко мне... Или в библиотеку, — Барти, как и положено по этикету, указал гостю дорогу по коридору, хотя на душе скреблись кошки.

— Ммм... — промчал невнятно Фрэнк. Он, похоже, то ли ощущал неудобства от мелькавшего перед глазами лабиринта, то ли в самом деле тупил.

— Ну, хорошо, тогда ко мне, — мальчик указал на двери небольшой комнаты. Сейчас его охватывало подобие гордости хозяина, который должен представить гостю дом в наилучшем виде.

За минувшие годы "детская" кардинально изменилась. Старый диван убрали, поставив вместо него группу светло-коричневых кресел с мягкими подушками. Над ними висел наколдованный темно-синий шар, который Барти давно научился зажигать и тушить по своему усмотрению. На столе стояла небольшая коробка, из которой мальчик по желанию извлекал пергамент и письменные приборы. Зато пианино осталось на месте: Барти иногда просил маму сыграть на нем, и та охотно исполняла "Рондо" Сен-Санса или "Лунную сонату". Войдя в комнату, Барти двумя щелчками зажег шар и вызвал Винки.

— Что желает Мастер Барти? — с упоением спросила эльфийка, почтительно поклонившись. Фрэнк ошарашенно смотрел на нее, стоя возле пианино.

— Винки, принеси чай и заварных пирожных, — Барти, представив на своем месте мать, старался говорил спокойно и мягко тоном хозяина, который не допускал мысли, что его можно ослушаться.

— Садись, — показал он на кресло. Фрэнк присел, все еще оглядываясь по сторонам. "Даже не поблагодарил", — с удивлением подумал Барти. — Ты учишься в Хогвартсе?

— Я? А, ну да, — ответил Фрэнк. — Завтра как раз с каникул возвращаюсь.

— А в каком колледже? — Барти рассеянно посмотрел на увитую желто-коричневую плюшевую подушку.

— Гриффиндор. Самый лучший колледж, — охотно улыбнулся Фрэнк, удивленно глядя, как Винки лихо расстелила разноцветную салфетку из бамбука, поставила на нее маленький чайный сервиз и вазу с пирожными.

"Сущий даун", — подумал Барти, глядя на его непроходящую улыбку. От мамы он знал, что в школе чародейства и волшебства Хогвартсе есть два благородных колледжа — Райвенкло и Слизерин. Маглорожденные, ничего не слыхавшие про волшебство, обычно попадали в Хаффлпафф или Гриффиндор — если сильно повезет. Впрочем, попасть в Гриффиндор было удачей только для маглорожденных. Барти знал, что там учатся шумные идиоты, с которыми лучше не иметь дел. Туповатый Фрэнк явно не был похож ни на одного из них.

— Я почему-то думал, что ты в Хаффлпаффе, — решил поддеть его Барти.

— А, нет, — снова улыбнулся Фрэнк. — Красивый, — указал он на белый чайник с голубыми фигурками.

— Дельфтский фарфор, — пожал плечами Барти. — Мама заказала в Голландии. У нас есть голландская печь с такой плиткой, только в том крыле.

— Это хорошо, — посетитель лихо откусил пирожное и вытер крем ладонью.

— Возьми, — Барти, преодолевая отвращение, щелчком направил ему салфетки.

— Ничего себе... Ты здорово колдуешь, — пробасил Лонгботтом. — У нас так четверокурсники разве что умеют.

— Мерси, — иронично ответил Барти. — Если хочешь, я принесу тебе альбом о магических школах...

— Давай, — охотно проурчал Фрэнк. — Дельфтский фарфор... — повторил он нараспев, словно в самом деле узнал какое-то чудесное слово.

Барти с облегчением вздохнул. Поход в библиотечную комнату займёт не менее десяти минут. Значит, в течение ближайших двадцати минут можно было освободиться от общества тупицы. Осторожно выскользнув из комнаты, он вышел к лестнице. Можно было пройти в библиотеку через коридор и малую гостиную, но Барти решил пройти через зимний сад. Это, собственно, была небольшая крытая галерея, в которой миссис Крауч выращивала цветы. Для пущего эффекта в центре красовался маленький фонтан, а по бокам стояли античные статуи.

Подойдя к фонтану, Барти остановился. Из библиотеки отчетливо доносились голоса, один из которых принадлежал отцу. Похоже, они с мистером Лонгботтомом переместился а кабинет. Остановившись возле статуи Антиноя, мальчик прислушался.

— Не могу понять, — журчал ровный голос Аластора Лонгботтома. — Если он хотел уничтожить маглов почему не устроил теракт в людном месте? Трое погибших — согласись, не его масштаб.

"Интересно, кто?" — подумал Барти, потрогав рукой горячее ухо. Сердце сильнее забилось в ожидании чего-то таинственного.

— Он не хотел, думаю, убивать маглов, — раздался надтреснутый голос отца. — Неназываемый символически закрыл для маглорожденных дверь. — Судя по скрипу паркета, мистер Крауч опять начал расхаживать по кабинету.

— Значит? — осторожно спросил Аластор Лонгботтом. Барти чуть не фыркнул: их гость, похоже, заранее был согласен со словами его отца.

— Значит, надо принять экстренные меры безопасности, — подтвердил Бартемиус. — Подготовь распоряжение об усилении охраны на станциях и в Хогвартс-экспрессе. "Дырявый котел" оцепим аврорами дня на три.

— Ну и паника поднимется из-за "Хогвартс-экспресса"... — Барти напряг слух. Неужели у немого мистера Лонгботтома появилось собственное мнение?

— Вот и хорошо. — Отец говорил приглушенно и, похоже, не счел нужным спорить с помощником. — Пусть вся сочувствующая ему мразь типа Араминты Мелифлуа подожмет хвосты.

Барти насторожился. Араминту Мелифлуа он видел пару раз в детстве на праздничных приемах в министерстве. Эта хрупкая белокурая женщина казалась ему невероятно милой. Барти до сих помнил, как мило она беседовала с мамой и подарила ему коробочку немецких марципанов. Потом, кажется, они с удовольствием ели их на Рождество. Оказывается, отец считает ее мразью? "Зато кретин Фрэнк, надо думать, воплощение ума", — с неприязнью подумал мальчик, рассматривая мраморный лук Дианы.

Он не закончил мысль. Сверху раздался грохот, словно какой-то предмет упал и покатился по полу. Барти поначалу не понял, что произошло, ноинстинктивно попятился к фонтану, а затем к выходу. Наверху послышался стук бегущих каблуков. "Фрэнк!" Эта мысль, точно молния сверкнула у него в голове. Внутри все похолодело при одной мысли, что этот болван что-то натворил. Главное сейчас было скорее покинуть зимний сад... Стараясь не скрипеть дверью, мальчик скорее выскочил из галереи.

* * *

— Ну, ничего особенно страшного не произошло, — миссис Крауч посмотрела на вжавшегося в кресло сына. — Да, балбес Фрэнк разбил моего любимого зайца, — ее голос предательски дрогнул.

— Балбес, прежде всего, не Фрэнк, а наш, — отозвался мистер Крауч. — Дело не в статуэтке, Лава, — Бартемиус расхаживал по комнате твёрдыми шагами. — Дело в том, что нашего ни о чем нельзя попросить.

— Я пошел принести Фрэнку книгу, — поморщился Барти. От ярости у него в душе нарастало чувство, напоминавшие снежный ком. Из-за идиота, который сам полез в этажерку, разбилась любимая мамина статуэтка из китайского фарфора — заяц, играющий на дудке. Отец, конечно, сделал все, чтобы починить ее, но китайский фарфор до конца не чинится волшебством.

— Помолчи, — вздохнул Бартемиус. Хотя праздник завершился, он все еще не снял парадного костюма. — Неужели ты не мог занять гостя чем-то кроме книги?

— Барт хотел, как лучше, — отозвалась разбитым голосом Лаванда. В отличие от мужа она успела переоблачиться в домашнее темно-зеленое платье и сейчас сидела в кресле напротив. Она казалась спокойной, однако неестественный блеск глаз и морщинки под глазами выдавали ее состояние.

— Как лучше... — Задумчиво сказал мистер Крауч. — Между прочим, вершина невежливости — оставить гостя одного в чужом и незнакомом доме. Я полагал, что мой сын все-таки воспитан лучше, чем оказалось на самом деле.

Барти, потупившись, посмотрел на темно-коричневый ковер. Из-за проклятого Фрэнка праздник едва не сорвался. Августа, словно довольная происшествием, заторопилась домой, и Бартемиусу стоило немалых усилий упросить их остаться на коктейль. Лаванда, впрочем, была не в настроении разбирать елку, и с этой обязанностью справились Дройл с Винки. Едва эльфийка положила последнюю шишку в коробку, как мистер Лонгботтом, продолжая извиниться, поспешил покинуть дом. Барти знал, что после произошедшего его ожидает "серьезный разговор", но, похоже, все складывалось не так плохо. Самое большее, что ему угрожало, было "психологические наказание" — лишение на день общения и права покидать комнату.

— Ты, между прочим, могла бы ему объяснить... — повернулся он к жене, но тотчас осекся. Лицо Лаванды стало белым, как и всегда накануне "бури".

— Не смей... — Прошептала она... — Не смей упрекать меня в чем либо! — последнее слово она крикнула так громко, что заставила Бартемиуса отступить.

— Лава, я не говорю, что ты... — пролепетал мистер Крауч.

— Замолчи! — Лаванда, взвизгнув, поднялась с кресла. — Мало того, что твои уроды испортили моего любимого зайца, ты еще смешаешь кричать на меня! Ненавижу! — воскликнула женщина.

— Мама.. — Барти, пролепетав, стал подниматься с кресла. Бронзовый подсвечник, стоящий на пианино, приобретет расплывчатые очертания.

— Отстаньте от меня оба! — взвизгнула Лаванда. — Как же я вас всех не перевариваю! — всхлипнула она. Вскочив, женщина помчалась к выходу и мгновение спустя громко хлопнула дверью.

— Не забывай, что вы все купаетесь в лучах моей славы, — прошипел Бартемиус и, не глядя на сына, также направился к двери. — Лава, подожди! — крикнул он.

Барти побледнел. В висках застучала кровь, а руки покрылись холодным испарением. Прищурившись на блик турецкой ламп, он с ненавистью подумал о том счастливом дне, когда ему исполнится тридцать пять или сорок лет. Он непременно будет знаменит настолько, что никто, ни одна душа ("ни одна тварь", — скривился про себя Барти) не посмеет сказать ему такие слова.

Примечание:

Двенадцатая ночь — ночь с 6 на 7 января. По британским поверьям, именно в двенадцатую ночь необходимо разбирать Рождественскую елку.

Глава 4. Бражник мертвая голова

Ежед­невный Про­рок, 30 ап­ре­ля 1972

Тра­гичес­кое про­ис­шес­твие

Вче­ра, 29 ап­ре­ля, в Аз­ка­бане про­изош­ло тра­гичес­кое со­бытие. При по­пыт­ке к бегс­тву убит Стю­арт Фен­вик — быв­ший пре­пода­ватель за­щиты от тем­ных ис­кусств в Хог­вар­тсе. Мис­тер Фен­вик был арес­то­ван по об­ви­нению в под­го­тов­ке на­паде­ния на бар „Ды­рявый ко­тел“ 6 ян­ва­ря с. г. Сан­кцию на арест вы­дал сот­рудник ав­ро­рата Алас­тор Лон­гбот­том.

«Ав­ро­ры не пре­выси­ли пол­но­мочий, при­менив „ава­ду“ для пре­сече­ния по­пыт­ки к бегс­тву, — по­яс­нил мис­тер Бар­те­ми­ус Кра­уч, ру­ково­дитель Де­пар­та­мен­та ма­гичес­ко­го пра­вопо­ряд­ка. — Фен­вик был пре­дуп­режден об этом при арес­те. Ес­ли он счи­тал, что за­кон для не­го не пи­сан, это — его проб­ле­мы. Я всег­да бу­ду сто­ять на стра­же дик­та­туры за­кона».

Иную точ­ку зре­ния выс­ка­зал сот­рудник ав­ро­рата мис­тер Ро­берт Ри­верс. „Дик­та­тура за­кон — это прек­расно, но в ра­зум­ных пре­делах. Ви­на Стю­ар­та Фен­ви­ка не до­каза­на. Воз­можно, об­ви­нения про­тив не­го ока­зались лож­ны­ми. Ду­мая толь­ко о за­коне, мы час­то за­быва­ем о мо­рали“.

— Ри­верс… Твой сот­рудник? — по­мор­щи­лась мис­сис Кра­уч, от­ло­жив га­зету на чер­ный по­лиро­ван­ный сто­лик. Се­год­ня она со­бира­лась от­вести Бар­ти к мис­те­ру Хо­лему — из­вес­тно­му спе­ци­алис­ту в об­ласти зак­ли­наний, что­бы тот по­мог ре­бен­ку под­го­товить­ся к шко­ле. По та­кому слу­чаю Ла­ван­да на­дела но­вое тем­но-ко­фей­ное платье с зе­леной на­кид­кой, и сей­час до­пива­ла ли­мон­ный чай в гос­ти­ной.

— Ри­верс или ду­рак, или рас­тя­па, или пре­датель, — вздох­нул мис­тер Кра­уч. — Не вол­нуй­ся, его уже одоб­ри­ли.

Он про­тянул же­не све­жий но­мер „Ве­чер­не­го лис­тка“. На раз­во­роте кра­сова­лась не­высо­кая блон­динка в па­рад­ном платье, ми­ло улы­бав­ша­яся на фо­не вспы­шек ка­мер. Бар­ти, отод­ви­нув шо­колад­ное мо­роже­ное, с ин­те­ресом пос­мотрел на нее. Круп­ные бук­вы за­голов­ка ка­залось кри­чали:

Ара­мин­та Ме­лиф­луа и Ро­берт Ри­верс об­ви­ня­ют ав­ро­рат в пре­выше­нии пол­но­мочий.

— Ри­верс, Ри­верс… — про­бур­ча­ла Ла­ван­да, поп­ра­вив ма­лень­кие оч­ки в по­золо­чен­ной оп­ра­ве, ко­торые она на­дева­ла для чте­ния.

— Да, — отец поп­ра­вил тя­желый пид­жак. — Его же­на по­гиб­ла во­семь лет на­зад в схват­ке с по­жира­теля­ми. Со­об­ра­жа­ешь, кто ее убил? — ехид­но при­щурил он ле­вый глаз.

— Барт, это не до­каза­но, — вздох­ну­ла же­на, взма­хом ла­дони по­казав, что раз­го­вор ей не по ду­ше. „Чай­ные“ што­ры бы­ли за­литы сол­нечным све­том: вес­на, нес­мотря на про­бегав­шие сне­говые ту­чи, всту­пила в пра­ва.

— Ари­эл­ла, по­лагаю, бы­ла в вос­торге, по­лучив го­лову гряз­нокров­ки, — в го­лосе Кра­уча пос­лы­шал­ся фаль­цет.

— Я пом­ню эту да­му, — вздох­ну­ла Ла­ван­да. — Глу­пова­тая под­ру­га Мэ­райи… Впро­чем — о по­кой­ни­ках или хо­рошо, или ни­чего, — она вы­рази­тель­но пос­мотре­ла на си­дяще­го в вы­соком крес­ле сы­на.

— De mortis — veritas! * — хо­лод­но от­ве­тил Бар­те­ми­ус, рас­смат­ри­вая бе­лую про­жил­ку на тем­но-си­нем пид­жа­ке. — Са­мое мер­зкое — те­перь я дол­жен сле­дить, что­бы во­лосок не упал с го­ловы Ри­вер­са! — сде­лал он су­хой сме­шок.

Бар­ти ос­мотрел­ся по сто­ронам. На ши­роком бе­лом под­но­се ле­жало пись­мо в длин­ном си­нем кон­верте. Ла­виния Сел­вин прис­ла­ла его ут­ренней со­вой, но взять его Бар­ти не имел пра­ва до окон­ча­ния бе­седы. При­ходи­лось слу­шать рас­сужде­ния от­ца о ка­ком-то Ри­вер­се, не встре­вая в раз­го­вор и вмес­те с тем не силь­но ухо­дя в свои мыс­ли. То и дру­гое мог­ло сто­ить оче­ред­ной при­дир­ки.

— Ты на­кажешь Ри­вер­са? — Ла­ван­да пос­мотре­ла в упор на му­жа.

— Хо­чешь ска­зать, что Ри­вер­су не по­меша­ет взбуч­ка? Мер­си, — иро­нич­но от­ве­тил мис­тер Кра­уч. — Толь­ко для на­чала вспом­ни про ин­кви­зицию.

— Они сжи­гали вол­шебни­ков на кос­трах… — про­лепе­тал Бар­ти и тот­час по­жалел. Отец до­сад­ли­во по­мор­щился, а мор­щинки на его лбу соб­ра­лись в склад­ки.

— Сжи­гали на кос­трах? Ин­кви­зиция, к тво­ему све­дению, не сож­гла са­ма ни од­но­го ере­тика, — нер­вно по­дер­гал мис­тер Кра­уч ман­же­ту. — Ин­кви­зиция от­да­вала ере­тика в ру­ки ко­ролев­ско­го су­да и про­сила каз­нить без про­лития кро­ви. Ког­да оту­чу го­ворить глу­пос­ти?

При­кусив гу­бу, Бар­ти с омер­зе­ни­ем пос­мотрел на гра­фин с ро­зовой во­дой. Мис­сис Кра­уч обо­жала на­питок, сде­лан­ный из ле­пес­тков роз, и хра­нила его в лю­бимой гос­ти­ной. Как обыч­но, отец умел на­ходить его ма­лей­шее нез­на­ние и бить имен­но в это мес­то. Ни­чего… Ког­да-ни­будь он бу­дет знать боль­ше это­го че­лове­ка, вы­тянув­ше­го но­ги поч­ти на се­реди­ну тем­но-си­него ков­ра. Это бы­ло уди­витель­но, но, ког­да в ком­на­ту вхо­дил отец, в ней слов­но по­виса­ло не­види­мое та­бач­ное об­ла­ко.

— Бо­ишь­ся, что Ара­мин­та срав­нит ва­шу кон­то­ру с ин­кви­зици­ей? — Ла­ван­да вски­нула тон­кие бро­ви.

— Не сов­сем, — не­ожи­дан­но серь­ез­но от­ве­тил ее муж. — Ви­дишь ли, ин­ки­визи­ция по­каза­ла се­бя пол­ным ну­лем. Ере­тик шел на кос­тер с гор­до под­ня­той го­ловой. Ес­тес­твен­но, вся сла­ва дос­та­валась ере­тику, а весь по­зор — му­чите­лям. Вза­мен каж­до­го сож­женно­го ере­тика из ре­мес­ленных це­хов вы­ходи­ли ты­сячи но­вых. Я бо­юсь, — вздох­нул он, — что эти тва­ри вы­берут Ри­вер­са на роль сак­раль­ной жер­твы.

— Ви­новат в ко­торой бу­дешь ты? — пос­мотре­ла Ла­ван­да на тем­но-си­ние сит­це­вые обои.

„Го­лубая гос­ти­ная“ бы­ла пред­ме­том гор­дости мис­сис Кра­уч. Еще в детс­тве она уви­дела „го­лубую гос­ти­ную“ в до­ме Блэ­ков, и с тех пор меч­та­ла вос­про­из­вести ее у се­бя. Как и у Блэ­ков, ком­на­та на вто­ром эта­же до­ма Кра­учей бы­ла оби­та го­лубым шел­ком, а сте­ны ук­ра­шали ан­тичные гип­со­вые пор­ти­ки. Не­боль­шой ка­мин выс­ту­пал впе­ред, об­ли­цован­ный в фор­ме мра­мор­ной ча­ши, ко­торую прик­ры­вала не­высо­кая ажур­ная ре­шет­ка. Дверь, прав­да, вы­ходи­ла не в зим­ний сад, а в биб­ли­оте­ку, но мис­сис Кра­уч счи­тала это пус­тя­ком. Единс­твен­ным не­удобс­твом бы­ли сквоз­ня­ки: ка­мин не справ­лялся с отоп­ле­ни­ем. Бар­ти, не от­ры­вая взгля­да от ажур­но­го пор­ти­ка, рав­но­душ­но пос­мотрел, как вбе­жав­шая эль­фий­ка Кор­ди под­хва­тила ма­мину чаш­ку.

— Ты до­гад­ли­ва, — вздох­нул Бар­те­ми­ус. — Слу­чись с ним что, твоя род­ня под­ни­мет вой: мол, зло­дей Кра­уч отом­стил ере­тику. Смул­ли! — крик­нул он.

— Я здесь, Мас­тер Кра­уч, — с упо­ени­ем пок­ло­нилась про­явив­шая эль­фий­ка.

— Ко­фе, — хо­лод­но кив­нул Бар­те­ми­ус. — Сел­вин по­несет даль­ше… Да проч­тешь, проч­тешь пись­мо от сво­ей чис­токров­ной ду­ры, — фыр­кнул он, гля­дя, как маль­чик пос­мотрел на кон­верт.

— Барт… Эли­нор, прав­да, пло­ха… Ты бы на­писал ей… — с го­речью ска­зала Ла­ван­да. — Брай­ан уж на что спо­кой­ный, а мес­та се­бе не на­ходит…

— „Ты толь­ко обе­ща­ешь“, — как го­вори­ла моя по­кой­ная ма­туш­ка, — хмык­нул мис­тер Кра­уч, рас­смат­ри­вая на­чищен­ные до блес­ка но­сы бо­тинок. — Ну, а Брай­ан за­купа­ет зелья, что­бы удов­летво­рять Мэ­ри.

— Барт! — Ла­ван­да воз­му­щен­но дер­ну­ла пле­чом. — Ре­бенок…

— И что? — хо­лод­но от­ве­тил Бар­те­ми­ус, нас­мешли­во гля­дя на сы­на. — Он дав­но в неж­ной пе­репис­ке с юной ма­дему­азель Сел­вин, — сде­лал он уда­рение на пос­ледний слог. — Фран­цу­жен­ки, зна­ешь ли, ра­но соз­ре­ва­ют… Смул­ли, жду ко­фе в ка­бинет! — ти­хо при­казал Бар­те­ми­ус и, отор­вав те­ло от крес­ла, быс­тро по­шел впе­ред.

— Барт, че­рез пол­ча­са вни­зу, — су­хо ска­зала мис­сис Кра­уч. Кру­ги под гла­зами неп­ро­из­воль­но вы­дава­ли ее вол­не­ние, хо­тя жен­щи­на про­дол­жа­ла де­лать вид, буд­то ни­чего не слу­чилось.

— Хо­рошо, — Бар­ти, изо всех сил сох­ра­няя спо­кой­ствие, пос­мотрел на ле­жав­шее воз­ле чер­ниль­ни­цы пе­ро фа­зана. Луч­ше бы­ло сей­час не сер­дить мать. Дож­давшись ее ухо­да, он схва­тил дол­гождан­ный кон­верт и, нер­вно дер­гая паль­ца­ми, дос­тал пись­мо:

До­рогой Барт!

Как твои де­ла? Ес­ли бы ты толь­ко знал, что про­ис­хо­дит в шко­ле! Все кру­гом го­ворят о тво­ем от­це. Вче­ра да­же пер­воклаш­ка Эль­за Смит рас­сужда­ла, что ни­каких тем­ных вол­шебни­ков нет — Кра­уч прос­то свел сче­ты с Фен­ви­ком. Да­же ко­шаки ши­пят на уг­рю­мого сур­ка Лон­гбот­то­ма — го­ворят, его па­паша убил не­винов­но­го. Вот и по­делом ему! Фен­вик, прав­да, был злю­кой, и о нем ма­ло кто жа­ле­ет.

Пом­нишь, ты спра­шивал, за что Эр­ни не лю­бит бу­дущую те­туш­ку? Я спро­сила, и она приз­на­лась! Мэ­ри го­ворит, что став мис­сис Фо­ули, очис­тит дом от при­жива­лок. Я еле сдер­жи­вала смех. Ко­го бы это она име­ла вви­ду, а?

По­ка,
Лайв.

Бар­ти пос­мотрел на бе­зуп­речный „ва­ле“** и вздох­нул. За ми­нув­шие не­дели Ла­виния Сел­вин ста­ла ему чем-то вро­де при­ятель­ни­цы. Он прик­рыл гла­за, пы­та­ясь вспом­нить тот ве­чер у Фо­ули. По­ка ма­ма сры­вала ап­ло­дис­менты за иг­ру на кла­веси­не, Ла­виния по­каза­ла ему па­ру ком­нат, зас­тавлен­ных все­воз­можной рух­лядью. Са­мым луч­шим был, по­жалуй, ве­чер, ког­да все гос­ти пош­ли смот­реть пас­халь­ный фей­ер­верк. Они с Лэй­ви ос­та­нови­лись воз­ле ко­сого­ра, по­рос­ше­го пер­вы­ми ве­сен­ни­ми цве­тами, и Эр­нести­на хму­ро смот­ре­ла на них, стоя ря­дом с „чер­ной ста­рухой“. Мис­тер Фо­ули ве­лел рас­цве­тить не­бо пас­халь­ны­ми яй­ца­ми, ко­торые, рас­па­да­ясь, прев­ра­щались в раз­ноцвет­ные ис­кры. С тех пор Бар­ти по­лучал в не­делю два-три пись­ма от Ла­винии, ко­торая взах­леб рас­ска­зыва­ла ему о жиз­ни в Хог­вар­тсе. Об­макнув пе­ро, Бар­ти на­чал ли­хора­доч­но пи­сать:

До­рогая Лэйв!

Де­ла мои идут хо­рошо. Ско­ро мой День Рож­де­ния, и я на­де­юсь по­лучить пись­мо из Хог­вар­тса. По прав­де ска­зать, ма­ма то­же не одоб­ря­ет ис­то­рии с Фен­ви­ком. Она, по­верь, дол­го го­вори­ла об этом с от­цом. Сей­час отец, кста­ти, вол­ну­ет­ся из-за не­ко­его Ри­вер­са. Го­ворит, что то­го мо­гут убить, что­бы до­садить ему. Я в это пло­хо ве­рю!

Дой­дя до это­го мес­та, Бар­ти неп­ро­из­воль­но уку­сил кон­чик пе­ра и пос­мотрел на чер­ный ко­мод из оре­хово­го де­рева. Пе­ред гла­зами поп­лы­ли ос­ле­питель­но-бе­лые сал­фетки в до­ме Фо­ули. По­чему они с ма­мой дол­жны оп­равды­вать­ся за ка­кие-то стран­ные пос­тупки от­ца? Бар­ти поч­ти не сом­не­вал­ся, что отец ре­шил прос­то так унич­то­жить это­го Фен­ви­ка… Как, ви­димо, унич­то­жит и Ри­вер­са… Ко­торый, ви­димо, был не та­ким уж пло­хим че­лове­ком, раз его так лю­то не­нави­дит отец… Об­макнув сно­ва пе­ро, он до­писал:

Толь­ко что отец с ма­мой вспо­мина­ли про Фо­ули. Отец не ве­рит, что тет­ка Эли­нор ско­ро даст ду­ба — го­ворит, что она толь­ко обе­ща­ет. Так что, твоя Эр­ни от­лично по­живет у Фо­ули на пра­вах прин­цессы.

По­ка,
Барт

Про­мак­нув пись­мо про­маш­кой, Бар­ти поз­вал Хем­сте­да: круп­ная се­рая не­ясыть бы­ла глав­ным поч­таль­оном в до­ме Кра­учей. За­тем, не те­ряя вре­мени, на­цепил на се­бя тем­но-ко­рич­не­вую ман­тию. Луч­ше бы­ло не опаз­ды­вать, ког­да ма­ма не в нас­тро­ении.

* * *

Про­фес­сор Хо­лемд ока­зал­ся су­хова­тым ста­риком с бе­зуп­речным про­бором на се­дой го­лове. Он го­ворил чет­ко и су­хо, ста­ра­ясь по нес­коль­ко раз пов­то­рять од­но и то­же зак­ли­нание. Во вре­мя пер­во­го ви­зита он, как по­доба­ет веж­ли­вому хо­зя­ину, на­по­ил ча­ем мис­сис Кра­уч с сы­ном и тща­тель­но об­су­дил ус­ло­вия оп­ла­ты. Уро­ки ока­зались нес­ложны­ми: Бар­ти два ра­за в не­делю при­ходил к не­му на дом, а за­тем ста­ратель­но от­ра­баты­вал до­ма те­орию и са­ми зак­ли­нания. Боль­ше все­го ему нра­вилось де­лать за­мет­ки, уз­на­вая для се­бя фор­мы кон­тро­ля над энер­ги­ей. Нес­коль­ко раз маль­чик пы­тал­ся выз­вать мис­те­ра Хо­лем­да на раз­го­вор, од­на­ко про­фес­сор ос­та­вал­ся отс­тра­нен­ным.

Не­замет­но про­лете­ло двад­цать пя­тое мая — День Рож­де­ния Бар­ти. Ро­дите­ли ус­тро­или се­мей­ный праз­дник: лег­кий ужин и ма­лень­кое пред­став­ле­ние дрес­си­рован­ных гно­мов. Это тор­жес­тво зас­та­вило Бар­ти за­быть о том, что Ла­виния так и не прис­ла­ла ему поз­драв­ле­ния. Бар­ти очень вол­но­вал­ся, что отец съ­яз­вит по это­му по­воду, но мис­тер Кра­уч на сей раз про­мол­чал. Маль­чик по­лучил в по­дарок ил­люс­три­рован­ную кни­гу о вой­не с Грин­де­валь­дом, ко­торой он ув­ле­кал­ся детс­тва. По­ка ро­дите­ли об­сужда­ли де­ла в ми­нис­терс­тве, Бар­ти, усев­шись на ди­ван, лис­тал кни­гу, ста­ра­ясь нас­ла­дить­ся мо­мен­том. Пос­ледс­твия ока­зались для маль­чи­ка не луч­ши­ми: ря­дом сто­яла ва­зоч­ка с шо­колад­ны­ми бо­бами, ко­торые он ли­хо уп­ле­тал, за­быв обо всем на све­те. Ве­чером Вин­ки приш­лось прок­ла­дывать к его го­рящим ушам хо­лод­ный ком­пресс, что­бы спас­ти от сы­пи.

Две­над­ца­того и­юля Бар­ти прос­нулся очень ра­но. На ду­ше бы­ли неп­ри­ят­но от то­го, что Ла­виния, по­хоже, за­была о его су­щес­тво­вании: за ми­нув­шие три не­дели он не по­лучил от нее ни од­но­го пись­ма. Сол­нечный свет был нас­толь­ко яр­ким, что ле­жать в пос­те­ли пос­ле шес­ти ста­ло не­воз­можно. Прош­ле­пав бо­сиком к сто­лу, Бар­ти от­крыл ма­лень­кий кон­верт, где ле­жала кол­догра­фия: на­кану­не ве­чером ма­ма по­казы­вали ему свой школь­ный аль­бом, да, ви­димо, за­была нес­коль­ко кар­то­чек.

Взяв кол­догра­фию, Бар­ти с ин­те­ресом стал рас­смат­ри­вать двух ху­день­ких де­вушек лет пят­надца­ти и сем­надца­ти, ко­торые сто­яли ря­дом и, об­ни­мая друг дру­га, че­му-то улы­бались. Как и по­ложе­но вол­шебным кол­догра­фи­ям, фи­гур­ки дви­гались. Од­на из них бы­ла блон­динкой с зе­лено­вато-си­ними гла­зами; дру­гая — не­веро­ят­но тон­кая, ка­рег­ла­зая с во­лоса­ми то ли ры­жева­того, то ли тем­но-ру­сого цве­та. Бар­ти теп­ло улыб­нулся, уз­нав юную ма­му и пос­мотрел в зер­ка­ло: ему всег­да хо­телось, что они с ма­мой бы­ли по­хожи. За­тем сно­ва пос­мотрел на под­пись, сде­лан­ную тон­ким ви­ти­ева­тым по­чер­ком: «Я, Ла­ван­да Бэд­док (Сли­зерин, 5 курс) и моя луч­шая под­ру­га Ари­эл­ла Мон­те­гю (Сли­зерин, 7 курс). Бар­ти вздох­нул. Ин­те­рес­но, бу­дет ли у не­го друг, с ко­торым они сфо­тог­ра­фиру­ют­ся к кон­цу шко­лы?

По­чувс­тво­вав стран­ный шум, Бар­ти ос­мотрел­ся. Что-то ко­поши­лось за ок­ном, цеп­ля­ясь за прутья ре­шёт­ки. Приг­ля­дев­шись, маль­чик по­нял, что пе­ред ним бы­ла ам­барная со­ва. Прок­ли­ная се­бя за за­быв­чи­вость, он под­бе­жал к ок­ну и рас­пахнул его. Со­ва си­дела на тра­ве и хло­пала боль­ши­ми гла­зами.

— Ты со­ва из Хог­вар­тса? — взвол­но­ван­но спро­сил Бар­ти. Со­ва, под­ле­тев, про­тяну­ла ему ла­пу. В ней был свер­ну­тый в тру­боч­ку кон­верт.

— Не­веро­ят­но! По­дож­ди. — Маль­чик про­тянул тон­кую ру­ку сквозь прутья ре­шет­ки. — Ты смо­жешь вло­жить мне пись­мо в ру­ку? — Со­ва, ка­залось, по­няла его сло­ва и су­нула ла­пу ему в ру­ку и вы­пус­ти­ла кон­верт.

— Спа­сибо! — поб­ла­года­рил Бар­ти. — Я по­ищу что-ни­будь для те­бя. Я ми­гом! — Со­ва ух­ну­ла. Бар­ти от­ча­ян­но ис­кал что-ни­будь из ос­татков пи­щи, но не на­шел ни­чего, кро­ме зас­та­рело­го бо­ба в кар­ма­не пид­жа­ка. Со­ва бла­годар­но клю­нула его в па­лец и уле­тела.

Маль­чик не­тер­пе­ливо сел на кро­вать. Кон­верт был сде­лан из жел­то­го пер­га­мен­та, и скреп­лялся боль­шой фи­оле­товой сур­гучной пе­чатью с изоб­ра­жени­ем ль­ва, ор­ла, бар­су­ка и змеи по кра­ям боль­шой бук­вы Х. На об­ратной сто­роне Бар­ти про­чёл ад­рес.

Мис­те­ру Б. Кра­учу
Кра­уч-холл, Лон­дон

Бар­ти пос­ко­рее сло­мал пе­чать и от­крыл кон­верт. Ему на ко­лени упа­ли два лис­та пер­га­мен­та. Он схва­тил пись­мо и на­чал чи­тать с за­мира­ни­ем сер­дца:

До­рогой мис­тер Кра­уч,

Мы ра­ды со­об­щить Вам, что Вы при­няты в шко­лу вол­шебс­тва и кол­довс­тва Хог­вартс. На­чало за­нятий 1 сен­тября 1972 го­да. Хог­варт­ский экс­пресс от­хо­дит в 11:00 с плат­формы 9 ¾ с вок­за­ла Кинг-Кросс в этот же день. Спи­сок школь­ных при­над­лежнос­тей при­лага­ет­ся.

Ис­крен­не Ва­ша,
Ми­нер­ва Мак­Го­нагалл
За­мес­ти­тель ди­рек­то­ра

В это са­мое вре­мя мис­сис Кра­уч вош­ла в ком­на­ту. Она уви­дела, что Бар­ти от­вернув­шись, си­дит на кро­вати.

— Барт, — лас­ко­во поз­ва­ла она, — что с то­бой?

Маль­чик улыб­нулся, и жен­щи­на ед­ва сдер­жа­лась, что­бы не вскрик­нуть от ра­дос­ти. Ее сын, ко­торый так ред­ко улы­бал­ся, сей­час си­ял от счастья. От вол­не­ния Ла­ван­да сде­лала шаг на­зад.

— Ме­ня при­няли! — про­шеп­тал Бар­ти. — На­конец-то!

Преж­де чем мис­сис Кра­уч ус­пе­ла спро­сить, в чем де­ло, он бро­сил­ся к ней, раз­ма­хивая пись­мом. Его прос­то пе­репол­нял вос­торг.

— Барт, ус­по­кой­ся, — мяг­ко про­шеп­та­ла Ла­ван­да, опус­ка­ясь на кро­вать. Бар­ти не­уго­мон­но про­дол­жал кру­жить­ся, на­певая ка­кую-то ме­лодию. Мис­сис Кра­уч сно­ва ти­хонь­ко улыб­ну­лась: толь­ко сей­час она за­мети­ла, что у сы­на был аб­со­лют­но ее го­лос.

— Барт, пе­рес­тань, — лас­ко­во ска­зала она. — Ес­ли бу­дешь про­дол­жать в том же ду­хе, мы не ус­пе­ем пой­ти в Ко­сой пе­ре­улок.

— Ма­ма… — Ре­бенок смот­рел на нее, слов­но не ре­ша­ясь за­дать воп­рос… — А ты пом­нишь про­фес­со­ра Мак­Го­нагалл?

— Ко­неч­но, — улыб­ну­лась Ла­ван­да. — Она очень стро­гая и лю­бит гриф­финдор­цев.

— А… как ты по­лучи­ла пись­мо? — за­махал ру­ками Бар­ти.

— На кух­не, — мис­сис Кра­уч сно­ва пос­мотре­ла на сы­на си­яющи­ми гла­зами. — Мэ­райя пы­талась вы­рывать у ме­ня пись­мо… Но ни­чего, я смог­ла увер­нуть­ся.

— Она ду­ра! — не­ожи­дан­но за­кон­чил Бар­ти, все еще смот­ря в пись­мо.

— Барт! — стро­го ска­зала Ла­ван­да. — Я уже зап­ре­щала те­бе го­ворить так о на­ших родс­твен­ни­ках. Дваж­ды, — пос­мотре­ла она на вит­раж в две­ри, — я пов­то­рять не на­мере­на.

— Мы смо­жем ку­пить школь­ные при­над­лежнос­ти? — вы­палил маль­чик пос­ле не­лов­кой па­узы.

— Смо­жем че­рез па­ру ча­сов, — от­ве­тила мис­сис Кра­уч. — Сна­чала толь­ко по­зав­тра­ка­ем, а за­тем от­пра­вим­ся за учеб­ни­ками. Отец, кста­ти, у­ехал сроч­но в Й­орк. Так что по­торо­пись, — улыб­ну­лась она, пот­ре­пав во­лосы ре­бен­ка.

* * *

„Ды­рявый ко­тел“ на­ходил­ся ря­дом с ожив­ленной ма­гис­тралью, по ко­торой мча­лись ма­шины, гром­ко сиг­на­ля друг дру­гу у све­тофо­ров. Бар­ти хо­рошо знал, что ви­деть ма­лень­кий паб мо­гут толь­ко вол­шебни­ки, хо­тя он рас­по­ложен ря­дом с маг­лов­ски­ми ма­гази­нами. Мис­сис Кра­уч с сы­ном ап­па­риро­вали в ма­лень­кий гряз­ный дво­рик, где на­ходил­ся по­лузаб­ро­шен­ный дом из тем­но-се­рого кир­пи­ча. По­года ис­порти­лась: мо­росил мел­кий дождь, и не­бо ка­залось пок­ры­тым тон­кой пе­леной гряз­ных об­ла­ков. Ла­ван­да рас­кры­ла свой лю­бимый зе­леный япон­ский зон­тик, ук­ра­шен­ный при­чуд­ли­выми тем­но-си­ними и чер­ны­ми узо­рами. Бар­ти с детс­тва ка­залось, что в день его по­хода в Ко­сой пе­ре­улок бу­дет сол­нечно, и сей­час нем­но­го сму­щен­но рас­смат­ри­вал бь­ющие по ас­фаль­ту брыз­ги. Быс­тро прой­дя ар­ку, они ока­зались воз­ле не­боль­шо­го книж­но­го ма­гази­на. На его вит­ри­не бы­ла де­кора­ция, изоб­ра­жав­шая гло­бус и ста­рич­ка в крас­ном кол­па­ке.

— Мо­жет, мне пос­ту­пить в Сли­зерин? — спро­сил Бар­ти, гля­дя на бе­гуще­го ми­мо них тем­но­воло­сого маль­чи­ка в оч­ках. Его блес­тя­щие во­лосы бы­ли нас­толь­ко взъ­еро­шены, что, ка­зались, он во­об­ще не знал щет­ки.

— Луч­ше, Барт, пос­ту­пи в Рай­вен­кло, — от­ве­тила мис­сис Кра­уч. — Сей­час от­но­шение к сли­зерин­цам не луч­шее. — Пат­ла­тый ед­ва не вре­зал­ся ей в пле­чо, и жен­щи­на бро­сила на не­го брез­гли­вый взгляд, не ли­шен­ный, впро­чем, снис­хо­дитель­но­го лю­бопытс­тва.

— Но ты с Ари­эл­лой… — не­уве­рен­но на­чал Бар­ти.

— Тог­да бы­ли дру­гие вре­мена, — вздох­ну­ла мать. — К то­му же, — по­низи­ла она го­лос, — из-за от­ца те­бе мо­жет быть не­лег­ко в Сли­зери­не.

Бар­ти нах­му­рил­ся. Он, ко­неч­но, не имел ни­чего про­тив уче­бы в Рай­вен­кло. Од­на­ко сам факт, что из-за от­ца он не мог по­пасть в кол­ледж ма­мы, вы­зывал раз­дра­жение. Пе­ред гла­зами сно­ва поп­лыл его си­лу­эт из „Про­рока“ в тем­ной фет­ро­вой шля­пе и лег­кой, чуть ехид­ной, улыб­кой в усах. По­чему всег­да и вез­де дол­жно быть так, как хо­чет он?

Че­рез де­сять ми­нут Бар­ти с ма­мой ныр­ну­ли в ма­лень­кое по­меще­ние. Внут­ри па­ба сто­ял сум­рак: толь­ко не­яр­кий свет ке­роси­новых ламп вы­водил по­меще­ние из по­луть­мы. За бар­ной стой­кой си­дели нес­коль­ко че­ловек в кол­па­ках. Ред­кие по­сети­тели рас­по­ложи­лись на длин­ных скамь­ях и что-то бур­но об­сужда­ли. Иные, раз­ло­жив га­зеты, вгля­дыва­лись в кол­догра­фии. По­нача­лу по­яв­ле­ние Кра­учей ос­та­лось не­заме­чен­ным. Од­на­ко па­ру мгно­вений спус­тя ос­тро­носая ста­руха в жа­кете дер­ну­ла за ру­кав по­жило­го муж­чи­ну в вет­хом чер­ном пла­ще. Тот, вздрог­нув, в упор пос­мотрел на Ла­ван­ду и пос­лал ка­кой-то знак двум ста­рикам за со­сед­ним сто­ликом. Те за­тих­ли, как по ко­ман­де от­ло­жив га­зеты.

— Э… доб­рый день, мис­сис Кра­уч… — гор­ба­тый бар­мен по­дошел к но­вым гос­тям и скло­нил­ся в по­добос­трастном пок­ло­не.

— Здравс­твуй­те, Том, — улыб­ну­лась Ла­ван­да. Ста­руха вни­матель­но пос­мотре­ла на нее, слов­но речь шла о чем-то важ­ном.

— Бла­гос­ло­ви мою ду­шу, — про­шеп­тал ста­рый бар­мен. — Мис­тер Бар­те­ми­ус Кра­уч-млад­ший… ка­кая честь. — От вол­не­ния маль­чик чувс­тво­вал нем­но­го рас­те­рян­ным и стал прис­таль­но смот­реть на блес­тя­щую жел­тую труб­ку, ко­торую ку­рила по­жилая вол­шебни­ца.

— В га­зетах сно­ва о ва­шем му­же пи­шут, мэм… — Том сно­ва низ­ко пок­ло­нил­ся Ла­ван­де. — Я же го­ворю: доб­рое имя че­лове­ка на­до обя­затель­но за­марать.

— В са­мом де­ле? — да­ма, поп­ра­вив ман­тию, хо­лод­но пос­мотре­ла на про­тяну­тый ей но­мер га­зеты. Бар­ти, сго­рая от лю­бопытс­тва, так­же заг­ля­нул в но­мер. На пе­редо­вице круп­ны­ми бук­ва­ми бы­ло на­писа­но: „КРА­УЧ ОПА­СА­ЕТ­СЯ, ЧТО РИ­ВЕРС БУ­ДЕТ ПРИ­НЕСЕН В ЖЕР­ТВУ“. Гор­бун нег­ромко каш­ля­нул, ви­димо, не же­лая лиш­ний раз го­ворить о столь важ­ным пер­со­нах.

— Я не хо­тел, мэм, по­верь­те… — за­лепе­тал трак­тирщик.

— По­нимаю, — хо­лод­но от­ве­тила мис­сис Кра­уч. — Но я не на­мере­на об­суждать ка­кие-то га­зет­ные сплет­ни. Барт, идем! — ука­зала она на зад­нюю дверь.

Мгно­вение спус­тя ма­ма вы­вела Бар­ти во двор, со всех сто­рон ок­ру­жен­ный сте­нами. Здесь не бы­ло ни­чего, кро­ме му­сор­ной ур­ны и нес­коль­ких сор­ня­ков. На ду­ше бы­ло нес­по­кой­но: пе­ред гла­зами Бар­ти сно­ва и сно­ва вста­вала статья о за­гадоч­ном Ри­вер­се, ко­торо­го отец со­бирал­ся за­щищать еще пол­то­ра ме­сяца на­зад. Мис­сис Кра­уч, дос­тав па­лоч­ку, стук­ну­ла по кам­ням. Вне­зап­но кир­пи­чи ста­ли рас­хо­дить­ся в раз­ные сто­роны, от­кры­вая вид на ста­рин­ную ули­цу.

Хо­тя Бар­ти не раз бы­вал в Ко­сом пе­ре­ул­ке, он не смог сдер­жать вздох вос­хи­щения. Пе­ред гла­зами сто­яли ря­ды ма­газин­чи­ков, та­вер­ны, кра­соч­ные вит­ри­ны, дви­жущи­еся рас­те­ния, улы­ба­ющи­еся лю­ди, ко­торые, встре­тив друг-дру­га на ули­це, здо­рова­лись и об­ме­нива­лись пос­ледни­ми но­вос­тя­ми. Не­ожи­дан­но маль­чик за­метил, как на кир­пичную сте­ну се­ла се­ро-ко­рич­не­вая ба­боч­ка. Ри­сунок на ее спи­не на­поми­нал че­реп. Маль­чик вздрог­ну, бе­зоши­боч­но приз­нав в ней браж­ни­ка мер­твая го­лова.

— Ма­ма… Браж­ник… — про­шеп­тал Бар­ти. Он знал, что эта ба­боч­ка пред­ве­ща­ет нес­частья, но толь­ко сей­час смог оце­нить, нас­коль­ко неп­ри­ятен ее вид.

— Ка­кие глу­пос­ти, — мис­сис Кра­уч пос­та­ралась улыб­нуть­ся, но маль­чик от­четли­во раз­ли­чал в ее го­лосе нот­ки фаль­ши. — Нель­зя быть та­ким су­евер­ным. Идем-ка луч­ше впе­ред, — ука­зала она в про­ем.

Они мол­ча пош­ли по ули­це, смот­ря, как сол­нце, от­ра­жа­ет­ся в кот­лах, выс­тавлен­ных пе­ред бли­жай­шим к ним ма­гази­ном. Бар­ти рас­смат­ри­вал ма­гази­ны, ко­торые тор­го­вали те­лес­ко­пами и стран­ны­ми се­реб­ря­ными инс­тру­мен­та­ми. На ду­ше бы­ло неп­ри­ят­ное чувс­тво, что не­ведо­мая си­ла кра­дет мыс­ли: ведь нес­коль­ко ме­сяцев на­зад он имен­но так все и опи­сал Ла­винии. Ему чу­дилось, что меж­ду его пись­мом и стран­ной пуб­ли­каци­ей бы­ла ка­кая-то связь. Впро­чем, эта мысль ка­залась нас­толь­ко не­лепой, что Бар­ти гнал ее прочь.

— На­де­юсь, ты не пой­дешь к ней? — ука­зал маль­чик на тол­пу де­тей, рас­смат­ри­вав­ших мет­ла воз­ле лав­ки Мэ­райи.

— Не го­рю же­лани­ем за­ходить, — кив­ну­ла мис­сис Кра­уч. — Я под­бе­ру те­бе кни­ги, Барт, а ты иди в ма­газин одеж­ды ма­дам Мал­кин и ку­пи школь­ную фор­му. Этих де­нег те­бе впол­не хва­тит. — Она вло­жила в ру­ку ре­бен­ка нес­коль­ко зо­лотых мо­нет и ис­чезла во „Фло­риш и Блоттс “.

Бар­ти нап­ра­вил­ся в со­сед­ний ма­газин. Внут­ри у не­го всё сжи­малось. Ему пред­сто­яло раз­го­вари­вать со взрос­лы­ми, а Бар­ти это­го не лю­бил, по­тому что они всег­да зас­тавля­ли его нер­вни­чать. Ког­да он во­шел в лав­ку, заз­во­нил кро­шеч­ный ко­локоль­чик. Дверь от­кры­ла по­жилая ми­ловид­ная жен­щи­на с каш­та­новы­ми во­лоса­ми.

— Здравс­твуй, до­рогой, ты со­бира­ешь­ся в Хог­вардс?

Маль­чик кив­нул, ма­дам Мал­кин при­ят­но улыб­ну­лась. Она от­ве­ла Бар­ти в зад­нюю ком­на­ту, где при­мерял фор­му блед­ный маль­чик с вы­тяну­тым ли­цом. На ли­це зас­ты­ло вы­раже­ние стран­ной улыб­ки, слов­но ее хо­зя­ин си­дел за лан­чем и был не­дово­лен едой. Во всем его об­ли­ке, как по­каза­лось Бар­ти бы­ло что-то, на­поми­на­ющее дев­чонку.

— При­вет… — тон­кий маль­чик мяг­ко улыб­нулся и чуть за­мет­но под­мигнул Бар­ти, — Ты сын са­мого Бар­те­ми­уса Кра­уча? — По­жилая вол­шебни­ца кру­тилась вок­руг не­го, под­го­няя по рос­ту длин­ные чер­ные одеж­ды. Ма­дам Мал­кин пос­та­вила Бар­ти на со­сед­нюю ска­ме­еч­ку.

— Я… Ну, да… — чуть за­мял­ся Кра­уч, все еще рас­смат­ри­вая ги­гант­ские пол­ки с воз­душны­ми ру­лона­ми тка­ни.

— А я Мор­ти­мер Маль­си­бер, — про­тянул маль­чик ру­ку. — Бу­дем зна­комы?

— С удо­воль­стви­ем, — Бар­ти охот­но по­жал длин­ную и, как ему по­каза­лось, нем­но­го рых­лую кисть. — Ты ме­ня зна­ешь?

— Нем­но­го, — сму­тил­ся Мор­ти­мер. — К нам иног­да при­ез­жа­ет мис­тер Эй­ве­ри из ми­нис­терс­тва. Он друг мо­его от­ца…

Ма­дам Мал­кин вер­ну­лась че­рез па­ру ми­нут с во­рохом чер­ных ман­тий. Бар­ти при­мерил од­ну из них и ре­шил, что она слиш­ком меш­ко­вата.

— Ну, это не проб­ле­ма, до­рогой. — Хо­зяй­ка дот­ро­нулась па­лоч­кой до края ман­тии, и та ста­ла маль­чи­ку в са­мый раз. — Нуж­но еще две та­кого же раз­ме­ра, — об­ра­тилась она к по­мощ­ни­це, вру­чая ей ман­тии.

— Я его ви­дел на Пас­ху у Фо­ули, — под­твер­дил Бар­ти. Ря­дом с этим маль­чи­ком он чувс­тво­вал се­бя го­раз­до уве­рен­нее: ока­зыва­ет­ся, за­водить при­яте­лей бы­ло не та­ким труд­ным де­лом. Под­свеч­ник в фор­ме гри­фона ка­зал­ся нас­толь­ко ста­рин­ным, что труд­но бы­ло пред­ста­вить его се­бе в этом мес­те.

— Знаю, — улыб­нулся Мор­ти­мер и, бро­сив взгляд на стек­ло книж­ной эта­жер­ки, поп­ра­вил свет­лые во­лосы. — Мис­тер Эй­ве­ри всег­да го­ворит с вос­хи­щени­ем о тво­ей ма­ме. Да и отец ее пом­нит: учил­ся с ней поч­ти в од­но вре­мя…

— А что он рас­ска­зыва­ет? — нас­то­рожил­ся Бар­ти.

— Она бы­ла луч­шей сту­ден­ткой Сли­зери­на и очень ми­лой, — охот­но кив­нул Маль­си­бер. — Отец го­ворит, что мно­гие учи­лись по ее кон­спек­там.

— Ты то­же пос­ту­па­ешь в Хог­вартс? — спро­сил Бар­ти, не­тер­пе­ливо по­тере­бив край ман­тии.

— Нет, я уже на вто­ром кур­се. Кста­ти, по­читай га­зету: о тво­ем от­це сно­ва пи­шут. — Вер­нувшись, ма­дам Мал­кин на­чала спо­кой­но об­ме­ривать Бар­ти, под­го­няя под не­го ман­тию уголь­но­го фа­сона.

— Сей­час ему важ­нее все­го борь­ба с По­жира­теля­ми смер­ти, — за­дум­чи­во ска­зал Бар­ти, дер­нув са­мого се­бя за ру­кав. Про­дав­щи­ца по­ложи­ла пе­ред ним нес­коль­ко пла­щей, и он ука­зал на тем­но-фи­оле­товый с се­реб­ристы­ми пу­гови­цами. К не­му по­лага­лись ман­тии и тем­но-си­ний по­яс, ук­ра­шен­ный се­реб­ром.

— Зна­ешь… — о Тем­ном Лор­де рас­ска­зыва­ют не­веро­ят­ное, — кив­нул Маль­си­бер. — Го­ворят, он силь­нее авс­трий­ско­го тем­но­го Грин­дерваль­да и еще не­дав­но хо­зяй­ни­чал где-то на Кав­ка­зе. Уже мно­гие по­гиб­ли от его рук…

— Он уг­ро­жа­ет да­же бри­тан­ским ведь­мам и вол­шебни­кам? — спро­сил по­ражен­ный Бар­ти.

— Смот­ря что счи­тать уг­ро­зой, — по­жал пле­чами Мор­ти­мер. — Лад­но, до встре­чи в шко­ле! — Лег­ко спрыг­нув с та­буре­та, он по­шел к две­ри, мах­нув Бар­ти ру­кой. Бар­ти взгля­нув на боль­шую люс­тру со све­чами, так­же зап­ла­тил за по­куп­ки и пос­пе­шил уй­ти. Сна­ружи его встре­тила ма­ма, блед­ная, но счас­тли­вая.

— Я ку­пила те­бе кни­ги, — со­об­щи­ла она, — и ещё ко­телок и склян­ки. Мно­го же те­бе по­надо­билось вре­мени для при­мер­ки, Барт.

Маль­чик шум­но вздох­нул и поп­лелся сле­дом за ней, сжи­мая в ру­ках па­кеты с по­куп­ка­ми. В меч­тах он пред­ста­вил се­бе кар­ти­ну, как они с Мор­ти­мером си­дят воз­ле ок­на Хог­вартс-экс­прес­са. Мор­ти­мер рас­ска­зыва­ет о Тем­ном Лор­де и Бар­ти слу­ша­ет ис­то­рию, ста­рясь за­пом­нить де­тали. Это бы­ло уди­витель­но, но он ло­вил се­бя на мыс­ли, что ни­кого не хо­тел бы так ви­деть сво­им дру­гом, как это­го слу­чай­но­го со­бесед­ни­ка.

* * *

Ма­газин вол­шебных па­лочек раз­местил­ся на пер­вом эта­же боль­шо­го чер­но­го до­ма. У вхо­да бы­ла вы­бита над­пись „Ол­ли­ван­де­ры: из­го­тови­тели луч­ших вол­шебных па­лочек с 382 го­да до н.э.“. Бар­ти пом­нил эту над­пись с детс­тва, хо­тя всег­да счи­тал ее вы­мыс­лом: ед­ва ли Ол­ли­ван­де­ры ве­ли свой род со вре­мен Алек­сан­дра Ма­кедон­ско­го. Маль­чик вни­матель­но пос­мотрел на ма­му, яв­но на­мере­ва­ясь что-то спро­сить, но та опе­реди­ла его:

— Мне нуж­но заг­ля­нуть ещё в ап­те­ку, так что зай­ди сам, — ска­зала мис­сис Кра­уч. — Не вол­нуй­ся, — пог­ла­дила она сы­на по го­лов­ке, — я ско­ро.

В лав­ке ока­залось пыль­но, и Бар­ти ед­ва не чих­нул при вхо­де в зал. По­лум­рак оку­тывал сот­ни ко­робок, рас­став­ленных на пол­ках вдоль стен. Единс­твен­ной ме­белью бы­ли стол и стул, мяг­кий свет лил­ся из две­ри в глу­бине ком­на­ты. Вла­делец ма­гази­на от­сутс­тво­вал. К удив­ле­нию Бар­ти на рас­ша­тан­ном сту­ле си­дела тон­кая бе­локу­рая де­воч­ка, нап­ря­жен­но смот­ря вдаль. Сло­жив ру­ки на ко­лен­ках, она рас­смат­ри­вала ко­роб­ки; при од­ном взгля­де на нее маль­чик сра­зу вспом­нил уче­ников вос­крес­ной шко­лы, ка­ких он ви­дел в Эдин­бурге.

— При­вет… — улыб­нулся Бар­ти. — Как те­бя зо­вут?

Де­воч­ка не от­ве­чала. Бар­ти по­жал пле­чами, слов­но го­воря „де­ло, мол, твое“, и ото­шел к од­но­му из пыль­ных стел­ла­жей. Дол­го ждать не приш­лось: из зад­ней ком­на­ты по­казал­ся не­высо­кий се­дой че­ловек с се­реб­ристы­ми гла­зами. Весь его вид вы­ражал стран­ную смесь дрях­лости и бод­рости, слов­но ста­рик еще пы­тал­ся до­казать са­мому се­бе, что его луч­шие дни еще впе­реди.

— Доб­рый день, мис­тер Ол­ли­ван­дер, — поп­ри­ветс­тво­вал его маль­чик.

Свет­логла­зый че­ловек ог­ля­нул­ся и впер­вые за­метил Бар­ти.

— Да, — от­ве­тил он пос­ле дол­гой па­узы. — Ко­неч­но же, ты идешь в Хог­вартс. — Мис­тер Ол­ли­ван­дер по­дошел бли­же, ста­ратель­но изу­чая ли­цо Бар­ти, за­тем вдруг при­щурил­ся и пос­мотрел на маль­чи­ка ещё прис­таль­ней.

— Не­уже­ли ты сын Бар­те­ми­уса Кра­уча? — спро­сил он.

— Да. Я Бар­те­ми­ус Кра­уч-млад­ший. — Бар­ти встре­тил­ся взгля­дом с мис­те­ром Ол­ли­ван­де­ром, чьи гла­за мер­ца­ли не­обыч­ным, чу­точ­ку та­инс­твен­ным све­том. Ли­цо про­дав­ца рас­плы­лось в улыб­ке.

— Твоя ма­туш­ка по­купа­ла у ме­ня вол­шебную па­лоч­ку, — на­чал он. — Де­сять дюй­мов с чет­вертью, виш­ня и гри­ва еди­норо­га, до­воль­но гиб­кая. Пре­вос­ходная па­лоч­ка для пре­об­ра­зова­ний. Од­на­ко, поз­воль­те, мис­тер Кра­уч, я сна­чала за­кон­чу с мисс Касл. — Мис­тер Ол­ли­ван­дер по­дошел к пол­ке и взял од­ну из ко­робок.

— В ка­кой ру­ке вы дер­жи­те па­лоч­ку, мисс Касл? — Бар­ти за­метил, что ее длин­ные зо­лотис­тые во­лосы за­бав­но стру­ились по пле­чам.

— В пра­вой… — про­лепе­тала, на­конец, де­воч­ка. Она бы­ла в ко­рот­ком тем­но-зе­леном платье и бе­лых об­тя­гива­ющих кол­го­тах, ка­кие обыч­но но­сили маг­лов­ские жен­щи­ны. „Она, на­вер­ное, или глу­боко ве­ру­ющая или су­мас­шедшая“, — по­думал Бар­ти, все еще гля­дя на ее крот­ко сло­жен­ные ру­ки. Дверь ти­хонь­ко скрип­ну­ла, и мис­сис Кра­уч, вой­дя в по­меще­ние, ос­то­рож­но по­дош­ла к сы­ну.

— Пос­мотрим, ка­кая по­дой­дет вам… — мис­тер Ол­ли­ван­дер от­крыл ко­роб­ку. — Поп­ро­буй­те-ка вот эту. Ива и во­лос еди­норо­га, де­вять дюй­мов, очень гиб­кая. — Де­воч­ка роб­ко вста­ла и по­дош­ла к при­лав­ку. — Возь­ми­те её, и хо­рошень­ко взмах­ни­те. — Де­воч­ка по­вино­валась, и из ее па­лоч­ки тот­час выс­пался по­ток крас­ных искр и раз­ноцвет­ных жел­тых и оран­же­вых лу­чей.

— Пра­во, не знаю, что вам пред­ло­жить, мис­тер Кра­уч… Ро­зовое де­рево, как у ва­шей ма­туш­ки, — кив­нул он в сто­рону мис­сис Кра­уч, — очень ред­кое. У ме­ня от си­лы две та­кие па­лоч­ки…

— Я пом­ню, как вы­бира­ла ее, мис­тер Ол­ли­ван­дер, — лас­ко­во улыб­ну­лась Ла­ван­да.

— Да, и вы силь­но сму­щалась… — лу­каво при­щурил глаз про­давец, слов­но вспо­миная о чем-то хо­рошем. — Ну, а сей­час вол­ну­ет­ся ваш сын… Вот, поп­ро­буй: ро­зовое де­рево и во­лос еди­норо­га, семь дюй­мов. Очень хо­роша для прев­ра­щений, — про­тянул он па­лоч­ку.

Бар­ти взмах­нул ко­рич­не­вой па­лоч­кой и с грустью за­метил, что ни­чего не про­изош­ло. Де­воч­ка меж­ду тем про­дол­жа­ла с ин­те­ресом рас­смат­ри­вать его.

— Не страш­но. Най­ти па­лоч­ку ред­ко ко­му уда­ет­ся с пер­во­го ра­за, — от­ве­тил мис­тер Ол­ли­ван­дер. — У ва­шего от­ца па­лоч­ка из ели… Да, — на­мор­щил он лоб, — ель и жи­ла дра­кона, один­надцать дюй­мов… Очень твер­дая.

— А это прав­да, что ело­вые па­лоч­ки под­хо­дят толь­ко оди­ноким лю­дям? — не­ожи­дан­но по­дала го­лос стран­ная де­воч­ка. От вол­не­ния она вы­тяну­ла шею, слов­но ма­лень­кая жи­рафа при ви­де ин­те­рес­но­го зверь­ка.

— Ско­рее силь­ным, мисс Касл… — от­ве­тил нем­но­го опе­шив­ший про­давец. За­тем, отой­дя к пыль­но­му окош­ку, стал рас­смат­ри­вать ко­роб­ки.

— А вы зна­ете, где рас­тут ро­зовые де­ревья? — за­дум­чи­во спро­сила де­воч­ка, обер­нувшись на этот раз к мис­сис Кра­уч. Бар­ти хо­тел бы­ло от­ве­тить, но ма­ма опе­реди­ла ее:

— Преж­де все­го, как вас зо­вут? — спо­кой­но ска­зала мис­сис Кра­уч, пос­мотрев на за­коп­ченное ок­но с се­реб­ристы­ми ни­тями па­ути­ны.

— Пан­до­ра Касл, — про­лепе­тал де­воч­ка. — Так где рас­тут ро­зовые де­ревья?

— Об­ра­титесь к спе­ци­аль­ным спра­воч­ни­кам, мисс Касл. — Бар­ти вздрог­нул: го­лос ма­тери зву­чал неп­ри­выч­но хо­лод­но и жес­тко. — Не­дале­ко есть „Фло­риш и Блоттс“. Пос­мотри­те там кни­ги, — снис­хо­дитель­но ска­зала она.

— Я смот­ре­ла „Вол­шебные тра­вы и де­ревья“, — мяг­ко ска­зала Пан­до­ра. — Там не­ту…

— Есть мно­го дру­гих спра­воч­ни­ков, — мис­сис Кра­уч го­вори­ла прит­ворно веж­ли­во, точ­но об­ща­лась со сла­бо­ум­ной. — Пос­мотри­те те­перь «Вол­шебные кус­тарни­ки и гри­бы„… — мяг­ко улыб­ну­лась она.

Бар­ти ед­ва не прыс­нул: ма­ма на­мерен­но па­роди­рова­ла наз­ва­ние кни­ги, о ко­торой го­вори­ла су­мас­шедшая. Он об­ра­тил вни­мание, что си­ние гла­за Пан­до­ры ста­ли не­ес­тес­твен­но боль­ши­ми. „Пу­чег­ла­зая ду­ра“, — фыр­кнул он про се­бя. Мис­тер Ол­ли­ван­дер, тем вре­менем, вер­нулся с дву­мя ко­роб­ка­ми и по­ложил их на стол.

— Вот, взгля­ните… Ель и во­лос ви­лы, де­вять с по­лови­ной дюй­мов, — от­крыв пер­вую ко­роб­ку, он про­тянул маль­чи­ку чер­ную па­лоч­ку. Бар­ти ос­то­рож­но взял ее. Ему ужас­но хо­телось, что­бы его па­лоч­ка бы­ла та­кой же, как у ма­мы, а не от­ца, но вы­бирать не при­ходи­лось. Взмах­нув, он с ин­те­ресом об­на­ружил, что ни­чего не про­изош­ло.

— Я так и ду­мал, мис­тер Кра­уч, — спо­кой­но ска­зал ста­рик. — Ель нем­но­го не ва­ше де­рево… — Ла­ван­да, по­чу­яв не­лад­ное, на­дела оч­ки. — Поп­ро­буй­те эту, — дос­тал он из длин­ной ко­роб­ки тем­но-ко­рич­не­вую па­лоч­ку.

Бар­ти взял па­лоч­ку, ко­торую про­тяги­вал ему мис­тер Ол­ли­ван­дер. Вне­зап­но паль­цы его по­теп­ле­ли. Он под­нял па­лоч­ку над го­ловой, со свис­том опус­тил ее вниз, раз­ре­зая пыль­ный воз­дух, и из па­лоч­ки выр­ва­лись бе­лые и зо­лотые ис­кры, яр­кие, как фей­ер­верк; их от­све­ты зап­ля­сали на сте­нах.

— За­меча­тель­но, мис­тер Кра­уч… — улыб­нулся Ол­ли­ван­дер. — Сос­на и жи­ла дра­кона, де­сять с по­лови­ной дюй­мов. Сос­но­вые па­лоч­ки лю­бят оди­ночек, ко­торые бу­дут ис­поль­зо­вать их твор­чески… Уве­рен, вы со­вер­ши­те мно­го ин­те­рес­ных дел… — каш­ля­нул он.

Рас­пла­вив­шись за па­лоч­ку, мис­сис Кра­уч, поп­ро­щалась с хо­зя­ином и по­вела Бар­ти на ули­цу. Воз­ле ма­гази­на вол­шебных па­лочек сто­яла не­высо­кая жен­щи­на в оч­ках. „Ви­димо, мать чок­ну­той Пан­до­ры“, — по­думал маль­чик. На мгно­вение Бар­ти по­каза­лось, буд­то он ког­да-то ви­дел эту да­му… ка­жет­ся она уро­нила оч­ки на мос­то­вую и бо­ялась рож­дес­твенской ми­шуры… Но, воз­можно, все это бы­ло иг­рой во­об­ра­жения.

Бы­ла уже вто­рая по­лови­на дня, и лет­нее сол­нце на­чина­ло кло­нит­ся все ни­же. Впе­реди в сто­рону зо­ома­гази­на „Вол­шебный зве­ринец“ спе­шила тол­па. Бар­ти знал, что ма­ма обе­щала ему ку­пить со­ву. Он воп­ро­ситель­но пос­мотрел на нее и тот­час вздрог­нул. Гла­за мис­сис Кра­уч ка­зались влаж­ны­ми от слез.

— По­чему ты грус­тишь? — спро­сил Бар­ти. При ви­де ма­миных слез ему всег­да ста­нови­лось не по се­бе. Бар­ти пом­нил, как три го­да на­зад ма­ма силь­но бо­лела и не вста­вала с пос­те­ли. Вин­ки при­води­ла его к ней в ком­на­ту, и ма­ма, бо­лее блед­ная, чем обыч­но, ска­зала: „На­вер­ное, ско­ро ма­мы у те­бя не бу­дет“. В тот ве­чер Бар­ти ед­ва сдер­жи­вал сле­зы, опа­са­ясь ус­лы­шать страш­ные сло­ва.

Мис­сис Кра­уч от­ве­тила не сра­зу. Нес­коль­ко ми­нут она рас­се­ян­но рас­смат­ри­вала вид­невши­еся вда­ли шпи­ли Лют­но­го пе­ре­ул­ка. За­тем, по­думав, пос­мотре­ла пе­ред со­бой.

— Ты ско­ро у­едешь, Барт… — ее го­лос пре­датель­ски дро­жал. — А я… Как я бу­ду без те­бя?

— Я бу­ду при­ез­жать… — Маль­чик не знал, что от­ве­тить, и сей­час сам по­чувс­тво­вал на ду­ше го­речь. — На ка­нику­лы…

— Два ра­за в год… — вздох­ну­ла Ла­ван­да. — Это так ма­ло, Барт…

Бар­ти пос­мотрел на ее тон­кий се­рый плащ. Сей­час ему не­веро­ят­но хо­телось, что­бы ма­ма не прос­ле­зилась пря­мо на ули­це. На­до бы­ло чем-то ее от­влечь. Пе­ред ни­ми про­мель­кну­ла вы­сокая бе­локу­рая де­воч­ка с клет­кой, в ко­торой си­дела круп­ная со­ва.

— Как те­бе эта Пан­до­ра? — спро­сил он, вспо­миная стран­ную де­вицу из ма­гази­на.

— Ужас! — не­ожи­дан­но быс­тро от­ве­тила мис­сис Кра­уч. — Не час­то уви­дишь та­кую дур­но вос­пи­тан­ную дев­ку. Вста­ла и рас­смат­ри­ва­ет нас, как буд­то так и на­до.

— Те­бя спро­сила под ро­зовое де­рево, — чуть нас­мешли­во ска­зал Бар­ти, рас­смат­ри­вая спе­шащих про­хожих. Ро­дите­ли да­вали на­путс­твия де­тям и те, ки­вая, ча­ще рас­смат­ри­вали но­вых до­маш­них пи­том­цев, чем пер­га­мент со спис­ком школь­ных при­над­лежнос­тей.

— Как-буд­то я ей об­щес­тво изу­чения тра­воло­гии, — хо­лод­но от­ве­тила Ла­ван­да. — Хо­тя бы при­личия ра­ди из­ви­нилась. Бес­сты­жая дев­ка, — вздох­ну­ла жен­щи­на.

— Ей бы­ло лю­бопыт­но… — Бар­ти улыб­нулся и, вы­тара­щив гла­за, по­пытал­ся па­роди­ровать де­вицу. — Она та­кая крот­кая…

— Бу­дет за­пис­ная шлю­ха, по­пом­ни мое сло­во, — вздох­ну­ла мис­сис Кра­уч. — Идем, Барт, — не­ожи­дан­но ве­село ука­зала она на зо­ома­газин.

При­щурив­шись, Бар­ти с удо­воль­стви­ем пос­мотрел на свое от­ра­жение в стек­лянной вит­ри­не. Из зо­ома­гази­на с ог­ромной крик­ли­вой со­вой на пле­че вы­ходи­ла хруп­кая ма­лень­кая де­воч­ка в соп­ро­вож­де­нии блед­ных ро­дите­лей. Они смот­ре­ли на свою дочь в свет­ло-ро­зовом платье с та­ким обо­жани­ем, что Бар­ти ста­ло про­тив­но. Пе­ред гла­зами поп­лы­ло что-то чер­ное, пол­зу­щее по стек­лу лав­ки „Вол­шебный пер­га­мент“. С ми­нуту Бар­ти, при­щурив­шись, смот­рел на это за­гадоч­ное на­секо­мое, а за­тем вздрог­нул: пе­ред ним си­дел тот са­мый браж­ник мер­твая го­лова.

При­меча­ния:

*De mortis — veritas! (лат.)  — „О мер­твых — прав­ду!“

** Vale — „Будь здо­ров; про­щай!“. Древ­не­рим­ская фор­му­ла при­ветс­твия в кон­це пи­сем.