3 глава

в которой Пух и Пятачок отправились на охоту и чуть-чуть не поймали Буку.

Лучший друг Винни-Пуха, крошечный поросёнок, которого звали Пятачок, жил в большом-пребольшом доме, в большом-пребольшом дереве. Дерево стояло в самой середине Леса, дом был в самой середине дерева, а Пятачок жил в самой середине дома. А рядом с домом стоял столбик, на котором была прибита поломанная доска с надписью, и тот, кто умел немножко читать, мог прочесть:
Больше никто ничего не мог прочесть, даже тот, кто умел читать совсем хорошо.
Как-то Кристофер Робин спросил у Пятачка, что тут, на доске, написано. Пятачок сразу же сказал, что тут написано имя его дедушки и что эта доска с надписью — их фамильная реликвия, то есть семейная драгоценность.
Кристофер Робин сказал, что не может быть такого имени — Посторонним В., а Пятачок ответил, что нет, может, нет, может, потому что дедушку же так звали! И “В” — это просто сокращение, а полностью дедушку звали Посторонним Вилли, а это тоже сокращение имени Вильям Посторонним.
— У дедушки было два имени, — пояснил он, — специально на тот случай, если он одно где-нибудь потеряет.
— Подумаешь! У меня тоже два имени, — сказал Кристофер Робин.
— Ну вот, что я говорил! — сказал Пятачок. — Значит, я прав!
Был чудесный зимний день. Пятачок, разметавший снег у дверей своего дома, поднял голову и увидел не кого иного, как Винни-Пуха. Пух медленно шёл куда-то, внимательно глядя себе под ноги, и так глубоко задумался, что, когда Пятачок окликнул его, он и не подумал остановиться.
— Эй, Пух! — закричал Пятачок.— Здорово, Пух! Ты что там делаешь?
— Охочусь! — сказал Пух.
— Охотишься? На кого?
— Выслеживаю кого-то! — таинственно ответил Пух.
Пятачок подошёл к нему поближе:
— Выслеживаешь? Кого?
— Вот как раз об этом я всё время сам себя спрашиваю,— сказал Пух.— В этом весь вопрос: кто это?
— А как ты думаешь, что ты ответишь на этот вопрос?
— Придётся подождать, пока я с ним встречусь,— сказал Винни-Пух.— Погляди-ка сюда.— Он показал на снег перед собой.— Что ты тут видишь?
— Следы,— сказал Пятачок.— Отпечатки лап! — Пятачок даже взвизгнул от волнения.— Ой, Пух! Ты думаешь... это... это... страшный Бука?!
— Может быть,— сказал Пух.— Иногда как будто он, а иногда как будто и не он. По следам разве угадаешь?
Он замолчал и решительно зашагал вперёд по следу, а Пятачок, помедлив минутку-другую, побежал за ним.
Внезапно Винни-Пух остановился и нагнулся к земле.
— В чём дело? — спросил Пятачок.
— Очень странная вещь,— сказал медвежонок.— Теперь тут, кажется, стало два зверя. Вот к этому — Неизвестно Кому — подошёл другой — Неизвестно Кто, и они теперь гуляют вдвоём. Знаешь чего, Пятачок? Может быть, ты пойдёшь со мной, а то вдруг это окажутся Злые Звери?
Пятачок мужественно почесал за ухом и сказал, что до пятницы он совершенно свободен и с большим удовольствием пойдёт с Пухом, в особенности, если там Настоящий Бука.
— Ты хочешь сказать, если там два Настоящих Буки,— уточнил Винни-Пух, а Пятачок сказал, что это всё равно, ведь до пятницы ему совершенно нечего делать.
И они пошли дальше вместе.
Следы шли вокруг маленькой ольховой рощицы... и, значит, два Буки, если это были они, тоже шли вокруг рощицы, и, понятно, Пух и Пятачок тоже пошли вокруг рощицы.
По пути Пятачок рассказывал Винни-Пуху интересные истории из жизни своего дедушки Посторонним В. Например, как этот дедушка лечился от ревматизма после охоты и как он на склоне лет начал страдать одышкой, и всякие другие занятные вещи.
А Пух всё думал, как же дедушка выглядит. И ему пришло в голову, что вдруг они сейчас охотятся как раз на двух дедушек, и интересно, если они поймают этих дедушек, можно ли будет взять хоть одного домой и держать его у себя, и что, интересно, скажет по этому поводу Кристофер Робин.
А следы всё шли и шли перед ними...
Вдруг Винни-Пух снова остановился как вкопанный.
— Смотри! — закричал он шёпотом и показал на снег.
— Куда? — тоже шёпотом закричал Пятачок и подскочил от страха. Но, чтобы показать, что он подскочил не от страха, а просто так, он тут же подпрыгнул ещё разика два, как будто ему просто захотелось попрыгать.
— Следы,— сказал Пух.— Появился третий зверь!
— Пух,— взвизгнул Пятачок,— ты думаешь, это ещё один Бука?
— Нет, не думаю,— сказал Пух,— потому что следы совсем другие... Это, может быть, два Буки, а один, скажем... скажем, Бяка... Или же, наоборот, два Бяки, а один, скажем... скажем Бука... Надо идти за ними, ничего не поделаешь.
И они пошли дальше, начиная немного волноваться, потому что ведь эти три Неизвестных Зверя могли оказаться Очень Страшными Зверями. И Пятачку ужасно хотелось, чтобы его милый дедушка Посторонним В, был бы сейчас тут, а не где-то в неизвестном месте... А Пух думал о том, как было бы хорошо, если бы они вдруг, совсем-совсем случайно, встретили Кристофера Робина,— конечно, просто потому, что он, Пух, так любит Кристофера Робина!..
И тут совершенно неожиданно Пух остановился в третий раз и облизал кончик своего носа, потому что ему вдруг стало страшно жарко. Перед ними были следы четырёх зверей!
— Гляди, гляди, Пятачок! Видишь? Стало три Буки и один Бяка! Ещё один Бука прибавился!..
Да, по-видимому, так и было! Следы, правда, немного путались и перекрещивались друг с другом, но, совершенно несомненно, это были следы четырёх комплектов лап.
— Знаешь что? — сказал Пятачок, в свою очередь, облизав кончик носа и убедившись, что это очень мало помогает.— Знаешь что? По-моему, я что-то вспомнил. Да, да! Я вспомнил об одном деле, которое я забыл сделать вчера, а завтра уже не успею... В общем, мне нужно скорее пойти домой и сделать это дело.
— Давай сделаем это после обеда,— сказал Пух,— я тебе помогу.
— Да, понимаешь, это не такое дело, которое можно сделать после обеда,— поскорее сказал Пятачок.— Это такое специальное утреннее дело. Его обязательно надо сделать утром, лучше всего часов в... Который час, ты говорил?
— Часов двенадцать,— сказал Пух, посмотрев на солнце.
— Вот, вот, как ты сам сказал, часов в двенадцать. Точнее, от двенадцати до пяти минут первого! Так что ты уж на меня не обижайся, а я... Ой, мама! Кто там?
Пух посмотрел на небо, а потом, снова услышав чей-то свист, взглянул на большой дуб и увидел кого-то на ветке.
— Да это же Кристофер Робин! — сказал он.
— А-а, ну тогда всё в порядке,— сказал Пятачок,— с ним тебя никто не тронет. До свиданья!
И он побежал домой что было духу, ужасно довольный тем, что скоро окажется в полной безопасности.
Кристофер Робин не спеша слез с дерева.
— Глупенький мой мишка,— сказал он,— чем это ты там занимался? Я смотрю, сначала ты один обошёл два раза вокруг этой рощицы, потом Пятачок побежал за тобой, и вы стали ходить вдвоём... Сейчас, по-моему, вы собирались обойти её в четвёртый раз по своим собственным следам!..
— Минутку,— сказал Пух, подняв лапу.
Он присел на корточки и задумался — глубоко-глубоко. Потом он приложил свою лапу к одному следу... Потом он два раза почесал за ухом и поднялся.
— Н-да...— сказал он.— Теперь я понял,— добавил он.— Я даже не знал, что я такой глупый простофиля! — сказал Винни-Пух.— Я самый бестолковый медвежонок на свете!
— Что ты! Ты самый лучший медвежонок на свете! — утешил его Кристофер Робин,
— Правда? — спросил Пух. Он заметно утешился. И вдруг он совсем просиял: — Что ни говори, а уже пора обедать,— сказал он. И он пошёл домой обедать.

5 глава

в которой Пятачок встречает Слонопотама.

Однажды, когда Кристофер Робин, Винни-Пух и Пятачок сидели и мирно беседовали, Кристофер Робин проглотил то, что у него было во рту, и сказал, как будто между прочим:
— Знаешь, Пятачок, а я сегодня видел Слонопотама. — А чего он делал? — спросил Пятачок. Можно было подумать, что он ни капельки не удивился!
— Ну, просто слонялся,— сказал Кристофер Робин.— По-моему, он меня не видел.
— Я тоже одного как-то видел,— сказал Пятачок.— По-моему, это был он. А может, и нет.
— Я тоже,— сказал Пух, недоумевая. “Интересно, кто же это такой Слонопотам?” — подумал он.
— Их не часто встретишь,— небрежно сказал Кристофер Робин.
— Особенно сейчас,— сказал Пятачок.
— Особенно в это время года,— сказал Пух. Потом они заговорили о чём-то другом, и вскоре пришла пора Пуху и Пятачку идти домой. Они пошли вместе. Сперва, пока они плелись по тропинке на краю Дремучего Леса, оба молчали; но когда они дошли до речки и стали помогать друг другу перебираться по камушкам, а потом бок о бок пошли по узкой тропке между кустов, у них завязался Очень Умный Разговор. Пятачок говорил: “Понимаешь, Пух, что я хочу сказать?” А Пух говорил: “Я и сам так, Пятачок, думаю”. Пятачок говорил: “Но с другой стороны, Пух, мы не должны забывать”. А Пух отвечал: “Совершенно верно, Пятачок. Не понимаю, как я мог упустить это из виду”. И вот, как раз когда они дошли до Шести Сосен, Пух оглянулся кругом и, убедившись, что никто не подслушивает, сказал весьма торжественным тоном:
— Пятачок, я что-то придумал.
— Что ты придумал, Пух?
— Я решил поймать Слонопотама.
Сказав это, Винни-Пух несколько раз подряд кивнул головой. Он ожидал, что Пятачок скажет: “Ну да!”, или: “Да ну?”, или: “Пух, не может быть!”, или сделает какое-нибудь другое полезное замечание в этом духе, но Пятачок ничего не сказал.
По правде говоря, Пятачок огорчился, что не ему первому пришла в голову эта замечательная мысль.
— Я думаю поймать его,— сказал Пух, подождав ещё немножко,— в западню. И это должна быть очень Хитрая Западня, так что тебе придётся помочь мне, Пятачок.
— Пух,— сказал Пятачок, немедленно утешившись и почувствовав себя вполне счастливым,— я тебе, конечно, помогу.— А потом он сказал: — А как мы это сделаем?
И Пух сказал:
— В этом-то вся соль: как?
Они сели, чтобы обдумать своё предприятие.
Первое, что пришло Пуху в голову,— вырыть Очень Глубокую Яму, а потом Слонопотам пойдёт гулять и упадёт в эту яму, и...
— Почему? — спросил Пятачок.
— Что — почему? — сказал Пух.
— Почему он туда упадёт?
Пух потёр нос лапой и сказал, что, ну, наверно, Слонопотам будет гулять, мурлыкая себе под нос песенку и, поглядывая на небо — не пойдёт ли дождик, вот он и не заметит Очень Глубокой Ямы, пока не полетит в неё, а тогда ведь будет уже поздно.
Пятачок сказал, что это, конечно, очень хорошая Западня, но что, если дождик уже будет идти?
Пух опять почесал свой нос и сказал, что он об этом не подумал. Но тут же просиял и сказал, что, если дождь уже будет идти, Слонопотам может посмотреть на небо, чтобы узнать, скоро ли дождь перестанет, вот он опять и не заметит Очень Глубокой Ямы, пока не полетит в неё!.. А ведь тогда будет уже поздно.
Пятачок сказал, что теперь всё ясно, и, по его мнению, это очень-очень Хитрая Западня.
Пух был весьма польщён, услышав это, и почувствовал, что Слонопотам уже все равно что пойман.
— Но,— сказал он,— осталось обдумать только одно, а именно: где надо выкопать Очень Глубокую Яму?
Пятачок сказал, что лучше всего выкопать яму перед самым носом Слонопотама, как раз перед тем, как он в неё упадёт.
— Но ведь он тогда увидит, как мы её будем копать,— сказал Пух. — Не увидит! Ведь он будет смотреть на небо!
— А вдруг он случайно посмотрит вниз? — сказал Пух.— Тогда он может обо всём догадаться...
Он долго размышлял, а потом грустно добавил:
— Да, это не так просто, как я думал. Наверно, поэтому Слонопотамы так редко попадаются...
— Наверно, поэтому,— согласился Пятачок.
Они вздохнули и поднялись, а потом, вытащив друг из друга немножко колючек, опять сели, и всё это время Пух говорил себе: “Эх, эх, если бы только я умел думать!..” Винни в глубине души был уверен, что поймать Слонопотама можно, надо только, чтобы у охотника в голове был настоящий ум, а не опилки...
— Предположим,— сказал он Пятачку,— ты бы хотел поймать меня. Как бы ты за это взялся?
— Ну,— сказал Пятачок,— я бы вот как сделал: я бы сделал западню, и я бы поставил туда приманку — горшок мёду. Ты бы его учуял и полез бы за ним, и...
— Да, я бы полез за ним туда,— взволнованно сказал Пух,— только очень осторожно, чтобы не ушибиться, и я бы взял этот горшок с мёдом, и сперва я бы облизал только края, как будто там больше мёда нет, понимаешь, а там отошёл бы в сторону и подумал о нём немножко, а потом я бы вернулся и начал бы лизать с самой середины горшка, а потом...
— Ну ладно, успокойся, успокойся. Главное — ты был бы в ловушке, и я бы мог тебя поймать. Так вот, первым делом надо подумать о том, что любят Слонопотамы. По-моему, жёлуди, верно? У нас сейчас их очень много... Эй, Пух, очнись!
Пух, который тем временем совсем размечтался о мёде, очнулся и даже подскочил и сказал, что мёд гораздо приманочней, чем жёлуди. Пятачок был другого мнения, и они чуть было не поспорили об этом; но Пятачок вовремя сообразил, что если они будут класть в ловушку жёлуди, то жёлуди придётся собирать ему, Пятачку, а если они положат туда мёд, то его достанет Пух. Поэтому он сказал: “Очень хорошо, значит, мёд!” — в тот самый момент, когда Пух тоже об этом подумал и собирался сказать: “Очень хорошо, значит, жёлуди”.
— Значит, мёд,— повторил Пятачок для верности.— Я выкопаю яму, а ты сходишь за мёдом.
— Отлично,— сказал Пух и побрёл домой.
Прийдя домой, он подошёл к буфету, влез на стул и достал с верхней полки большой-пребольшой горшок мёду. На горшке было написано “М и о т”, но, чтобы удостовериться окончательно, Винни-Пух снял с него бумажную крышку и заглянул внутрь. Там действительно был мёд.
— Но ручаться нельзя,— сказал Пух.— Я помню, мой дядя как-то говорил, что он однажды видел сыр точь-в-точь такого же цвета.
Винни сунул в горшок мордочку и как следует лизнул.
— Да,— сказал он,— это он. Сомневаться не приходится. Полный горшок мёду. Конечно, если только никто не положил туда на дно сыру — просто так, шутки ради. Может быть, мне лучше немного углубиться... на случай... На тот случай, если Слонопотамы не любят сыру... как и я... Ах! — И он глубоко вздохнул.— Нет, я не ошибся. Чистый мёд сверху донизу!
Окончательно убедившись в этом, Пух понёс горшок к западне, и Пятачок, выглянув из Очень Глубокой Ямы, спросил: “Принёс?” А Пух сказал: “Да, но он не совсем полный”. Пятачок заглянул в горшок и спросил: “Это всё, что у тебя осталось?” А Пух сказал: “Да”, потому что это была правда.
И вот Пятачок поставил горшок на дно Ямы, вылез оттуда, и они пошли домой.
— Ну, Пух, спокойной ночи,— сказал Пятачок, когда они подошли к дому Пуха.— А завтра утром в шесть часов мы встретимся у Сосен и посмотрим, сколько мы наловили Слонопотамов.
— До шести, Пятачок. А верёвка у тебя найдётся?
— Нет. А зачем тебе понадобилась верёвка?
— Чтобы отвести их домой.
— Ох... А я думал, Слонопотамы идут на свист.
— Некоторые идут, а некоторые нет. За Слонопотамов ручаться нельзя. Ну, спокойной ночи!
— Спокойной ночи!
И Пятачок побежал рысцой к своему дому, возле которого была доска с надписью “Посторонним В.”, а Винни-Пух лёг спать.
Спустя несколько часов, когда ночь уже потихоньку убиралась восвояси, Пух внезапно проснулся от какого-то щемящего чувства. У него уже бывало раньше это щемящее чувство, и он знал, что оно означает: ему хотелось есть.
Он поплёлся к буфету, влез на стул, пошарил на верхней полке и нашёл там пустоту.
“Это странно,— подумал он,— я же знаю, что у меня там был горшок мёду. Полный горшок, полный мёдом до самых краёв, и на нём написано “М и о т”, чтобы я не ошибся. Очень, очень странно”.
И он начал расхаживать по комнате взад и вперёд, раздумывая, куда же мог деваться горшок, и ворча про себя песенку-ворчалку. Вот какую:

Куда мой мёд деваться мог?
Ведь был полнёхонький горшок!
Он убежать никак не мог —
Ведь у него же нету ног!
Не мог уплыть он по реке
(Он без хвоста и плавников),
Не мог зарыться он в песке...
Не мог, а всё же — был таков!
Не мог уйти он в тёмный лес,
Не мог взлететь под небеса...
Не мог, а всё-таки исчез!
Ну, это прямо чудеса!

Он проворчал эту песню три раза и внезапно всё вспомнил. Он же поставил горшок в Хитрую Западню для Слонопотамов!
— Ай-ай-ай! — сказал Пух.— Вот что получается, когда чересчур заботишься о Слонопотамах!
И он снова лёг в постель.
Но ему не спалось. Чем больше старался он уснуть, тем меньше у него получалось. Он попробовал считать овец — иногда это очень неплохой способ,— но это не помогало. Он попробовал считать Слонопотамов, но это оказалось ещё хуже, потому что каждый Слонопотам, которого он считал, сразу кидался на Пухов горшок с мёдом и всё съедал дочиста! Несколько минут Пух лежал и молча страдал, но когда пятьсот восемьдесят седьмой Слонопотам облизал свои клыки и прорычал: “Очень неплохой мёд, пожалуй, лучшего я никогда не пробовал”, Пух не выдержал. Он скатился с кровати, выбежал из дому и помчался прямиком к Шести Соснам.
Солнце ещё нежилось в постели, но небо над Дремучим Лесом слегка светилось, как бы говоря, что солнышко уже просыпается и скоро вылезет из-под одеяла. В рассветных сумерках Сосны казались грустными и одинокими; Очень Глубокая Яма казалась ещё глубже, чем была, а горшок с мёдом, стоявший на дне, был совсем призрачным, словно тень. Но когда Пух подошёл поближе, нос сказал ему, что тут, конечно, мёд, и язычок Пуха вылез наружу и стал облизывать губы.
— Жалко-жалко,— сказал Пух, сунув нос в горшок.— Слонопотам почти всё съел! Потом, подумав немножко, он добавил:
— Ах нет, это я сам. Я позабыл.
К счастью, оказалось, что он съел не всё. На самом донышке горшка оставалось ещё немножко мёда, и Пух сунул голову в горшок и начал лизать и лизать...
Тем временем Пятачок тоже проснулся. Проснувшись, он сразу же сказал: “Ох”. Потом, собравшись с духом, заявил: “Ну что же!.. Придётся”,— закончил он отважно. Но все поджилки у него тряслись, потому что в ушах у него гремело страшное слово — СЛОНОПОТАМ!
Какой он, этот Слонопотам?
Неужели очень злой?
Идёт ли он на свист? И если идёт, то зачем?..
Любит ли он поросят или нет?
И как он их любит?..
Если он ест поросят, то, может быть, он всё-таки не тронет поросёнка, у которого есть дедушка по имени Посторонним В.?
Бедный Пятачок не знал, как ответить на все эти вопросы. А ведь ему через какой-нибудь час предстояло впервые в жизни встретиться с настоящим Слонопотамом!
Может быть, лучше притвориться, что заболела голова, и не ходить к Шести Соснам? Но вдруг будет очень хорошая погода и никакого Слонопотама в западне не окажется, а он, Пятачок, зря проваляется всё утро в постели?
Что же делать?
И тут ему пришла в голову хитрая мысль. Он пойдёт сейчас потихоньку к Шести Соснам, очень осторожно заглянет в западню и посмотрит, есть там Слонопотам или нет. Если он там, то он, Пятачок, вернётся и ляжет в постель, а если нет, то он, конечно, не ляжет!..
И Пятачок пошёл. Сперва он думал, что, конечно, никакого Слонопотама там не окажется: потом стал думать, что нет, наверно, окажется; когда же он подходил к западне, он был в этом совершенно уверен, потому что услышал, как тот слонопотамит вовсю!
— Ой-ой-ой! — сказал Пятачок. Ему очень захотелось убежать. Но он не мог. Раз он уже подошёл так близко, нужно хоть одним глазком глянуть на живого Слонопотама. И вот он осторожно подкрался сбоку к яме и заглянул туда...
А Винни-Пух всё никак не мог вытащить голову из горшка с мёдом. Чем больше он тряс головой, тем крепче сидел горшок.
Пух кричал: “Мама!”, кричал: “Помогите!”, кричал и просто: “Ай-ай-ай!”, но всё это не помогало. Он пытался стукнуть горшком обо что-нибудь, но, так как он не видел, обо что он стукает, и это не помогало. Он пытался вылезти из западни, но, так как он не видел ничего, кроме горшка (да и тот не весь), и это не получалось.
Совсем измучившись, он поднял голову (вместе с горшком) и издал отчаянный, жалобный вопль...
И именно в этот момент Пятачок заглянул в яму.
— Караул! Караул! — закричал Пятачок.— Слонопотам, ужасный Слонопотам!!! — И он помчался прочь, так что только пятки засверкали, продолжая вопить: — Караул! Слонасный ужопотам! Караул! Потасный Слоноужам! Слоноул! Слоноул! Карасный Потослонам!..
Он вопил и сверкал пятками, пока не добежал до дома Кристофера Робина.
— В чём дело, Пятачок? — сказал Кристофер Робин, натягивая штанишки.
— Ккк-карапот,— сказал Пятачок, который так запыхался, что едва мог выговорить слово.— Ужо... по-то... Слонопотам!
— Где?
— Вон там,— сказал Пятачок, махнув лапкой.
— Какой он?
— У-у-ужасный! С вот такой головищей! Ну прямо, прямо... как... как не знаю что! Как горшок!
— Ну,— сказал Кристофер Робин, надевая ботинки,— я должен на него посмотреть. Пошли.
Конечно, вдвоём с Кристофером Робином Пятачок ничего не боялся. И они пошли.
— Слышишь, слышишь? Это он! — сказал Пятачок испуганно, когда они подошли поближе.
— Что-то слышу,— сказал Кристофер Робин.
Они слышали стук. Это бедный Винни наконец наткнулся на какой-то корень и пытался разбить свой горшок.
— Стой, дальше нельзя! — сказал Пятачок, крепко стиснув руку Кристофера Робина.— Ой, как страшно!..
И вдруг Кристофер Робин покатился со смеху. Он хохотал и хохотал... хохотал и хохотал.. И пока он хохотал, голова Слонопотама здорово ударилась о корень. Трах! — горшок разлетелся вдребезги. Бах! — и появилась голова Винни-Пуха.
И тут наконец Пятачок понял, каким он был глупым Пятачком. Ему стало так стыдно, что он стремглав помчался домой и лёг в постель с головной болью, и в это утро он почти окончательно решил убежать из дому и стать моряком.
А Кристофер Робин и Пух отправились завтракать.
— Мишка! — сказал Кристофер Робин.— Я тебя ужасно люблю!
— А я-то! — сказал Винни-Пух

7 глава

в которой Кенга и Крошка Ру появляются в лесу, а Пятачок принимает ванну.

Никто не знал, откуда они взялись, но вдруг они очутились тут, в Лесу: мама Кенга и Крошка Ру.
Пух спросил у Кристофера Робина: “Как они сюда попали?” А Кристофер Робин ответил: “Обычным путем. Понятно, что это значит?” Пух, которому было непонятно, сказал: “Угу”. Потом он два раза кивнул головой и сказал: “Обычным путём. Угу. Угу”. И отправился в гости к своему другу Пятачку узнать, что он об ром думает. У Пятачка был в гостях Кролик. И они принялись обсуждать вопрос втроём.
— Мне вот что не нравится,— сказал Кролик,— вот мы тут живём — ты, Пух, и ты, Поросёнок, и я,— и вдруг...
— И ещё Иа,— сказал Пух.
— И ещё Иа,— и вдруг...
— И ещё Сова,— сказал Пух.
— И ещё Сова,— и вдруг ни с того ни с сего...
— Да, да, и ещё Иа,— сказал Пух,— я про него чуть было не позабыл!
— Вот мы тут живём,— сказал Кролик очень медленно и громко,— все мы, и вдруг ни с того ни с сего мы однажды утром просыпаемся и что мы видим? Мы видим какое-то незнакомое животное! Животное, о котором мы никогда и не слыхали раньше! Животное, которое носит своих детей в кармане! Предположим, что я стал бы носить своих детей с собой в кармане, сколько бы мне понадобилось для этого карманов?
— Шестнадцать,— сказал Пятачок.
— Семнадцать, кажется... Да, да,— сказал Кролик,— и ещё один для носового платка,— итого восемнадцать. Восемнадцать карманов в одном костюме! Я бы просто запутался!
Тут все замолчали и стали думать про карманы.
После длинной паузы Пух, который несколько минут ужасно морщил лоб, сказал:
— По-моему, их пятнадцать.
— Чего, чего? — спросил Кролик.
— Пятнадцать.
— Пятнадцать чего?
— Твоих детей.
— А что с ними случилось?
Пух потёр нос и сказал, что ему казалось, Кролик говорил о своих детях.
— Разве? — небрежно сказал Кролик.
— Да, ты сказал...
— Ладно, Пух, забудем это,— нетерпеливо перебил его Пятачок.— Вопрос вот в чём: что мы должны сделать с Кенгой?
— А-а, понятно,— сказал Пух.
— Самое лучшее,— сказал Кролик,— будет вот что. Самое лучшее — украсть Крошку Ру и спрятать его, а потом, когда Кенга скажет: “Где же Крошка Ру?” — мы скажем: “АГА!”
— АГА! — сказал Пух, решив поупражняться.— АГА! АГА!
— По-моему,— заметил он немного погодя,— мы можем сказать “АГА”, даже если мы не украдём Крошку Ру.
— Пух,— сказал Кролик покровительственным тоном,— действительно у тебя в голове одни опилки!
— Я знаю,— скромно сказал Пух.
— Мы скажем “АГА” так, чтобы Кенга поняла, что мы знаем, где Крошка Ру. Такое “АГА” означает: “Мы тебе скажем, где спрятана Крошка Ру, если ты обещаешь уйти из нашего Леса и никогда не возвращаться”. А теперь помолчите — я буду думать!
Пух ушёл в уголок и стал учиться говорить такое “АГА”. Иногда ему казалось, что у него получается такое “АГА”, о каком говорил Кролик, а иногда казалось, что нет.
“Наверно, тут всё дело в упражнении,— думал он.— Интересно, понадобится ли Кенге тоже столько упражняться, чтобы нас понять?”
— Я вот что хотел спросить,— сказал Пятачок, немного помявшись,— я говорил с Кристофером Робином, и он мне сказал, что Кенга, вообще говоря, считается Одним из Самых Свирепых Зверей. Я вообще-то не боюсь простых свирепых зверей, но всем известно, что если Один Самый Свирепый Зверь лишится своего детеныша, он становится таким свирепым, как Два Самых Свирепых Зверя. А уж тогда, пожалуй, говорить “АГА” довольно глупо.
— Пятачок,— сказал Кролик, достав карандаш и облизав его кончик,— ты ужасный трусишка. Пятачок слегка хлюпнул носом.
— Трудно быть храбрым,— сказал он,— когда ты всего лишь Очень Маленькое Существо.
Кролик, который тем временем начал что-то писать, на секунду поднял глаза и сказал:
— Именно потому, что ты Очень Маленькое Существо, ты будешь очень полезен в предстоящем нам приключении.
Пятачок пришёл в такой восторг при мысли о том, что он будет полезным, что даже позабыл о своих страхах. А когда Кролик сказал, что Кенги бывают свирепыми только в зимние месяцы, а всё остальное время они в добродушном настроении, Пятачок едва мог усидеть на месте — так ему захотелось сразу же стать полезным.
— А как же я? — грустно сказал Пух.— Значит, я не буду полезным?
— Не огорчайся, Пух,— поспешил утешить его великодушный Пятачок.— Может быть, как-нибудь в другой раз...
— Без Винни-Пуха,— торжественно произнёс Кролик, начиная чинить карандаш,— всё предприятие будет невозможным.
— О-о! — сказал Пятачок, стараясь не показать своего разочарования.
Пух опять скромно удалился в угол. Но про себя он гордо сказал: “Вез меня всё невозможно! Ай да медведь!”
— Ну, теперь все слушайте! — сказал Кролик, кончив писать.
Пух и Пятачок сели и приготовились слушать — они даже раскрыли рты. Вот что прочёл Кролик:
ПЛАН ПОХИЩЕНИЯ КРОШКИ РУ
Во-первых. Кенга бегаетбыстрее всех нас, даже быстрее меня.
Ещё, во-первых. Кенга никогда-никогда не сводит глаз с Крошки Ру, если он не застёгнут у неё в кармашке на все пуговицы.
3начит, если мы хотим охитить Крошку Ру, нам надо выиграть время, потому что Кенга бегает быстрее всех нас, даже быстрее меня (см. пункт 1).
Идея. Если Ру выскочит из кармашка Кенги, а Пятачок туда вскочит, Кенга не заметит разницы, потому что Пятачок — Очень Маленькое Существо.
Как и Крошка Ру
Но Кенга должна обязательно смотреть в другую сторону, чтобы не заметить, как Пятачок вскочил в карман.
Смотри пункт 2.
Ещё одна идея. Вот если Пух будет говорить с ней очень вдохновенно, она может на минутку отвернуться.
И тогда я могу убежать с Крошкой Ру.
Очень быстро.
И Кенга сначала ничего не заметит, а заметит всё только потом.
Ну, Кролик с гордостью прочитал всё это вслух, и после этого некоторое время никто ничего не говорил. Наконец Пятачок, который всё время то открывал, то закрывал рот, не издавая при этом ни звука, сумел выговорить очень хриплым голосом:
— А потом?
— Что ты хочешь сказать?
— Когда Кенга заметит, что это не Ру?
— Тогда мы все скажем: “АГА”.
— Все трое?
— Да.
— Правда?
— Да что тебя беспокоит, Пятачок?
— Ничего,— сказал Пятачок.— Если мы все трое скажем “АГА”, тогда всё в порядке. Если мы все трое скажем “АГА”,— сказал Пятачок,— я не возражаю, но я бы не хотел говорить “АГА” сам, один. А то оно, это “АГА”, очень плохо получится... Кстати,— продолжал он — ты вполне уверен в том, что ты говорил насчёт зимних месяцев?
— Насчёт зимних месяцев?
— Ну, насчёт свирепости только в зимние месяцы.
— А-а. Да, да, всё правильно. Ну, Пух, ты понял, что ты должен делать?
— Нет,— сказал медвежонок Пух.— Не совсем, А что я должен делать?
— Ну, всё время говорить и говорить с Кенгой, чтобы она ничего не замечала.
— Ох! А о чём?
— О чём хочешь.
— А может быть, почитать ей стихи или что-нибудь в этом роде?
Вот именно,— сказал Кролик.— Блестяще. А теперь пошли.
И все они отправились искать Кенту.
Кенга и Ру мирно проводили послеобеденное время у большой ямы с песком. Крошка Ру упражнялся в прыжках в высоту и в длину и даже в глубину — учился падать в мышиные норы и вылезать из них, а Кенга волновалась и поминутно приговаривала: “Ну, дорогой мой мой, ещё один раз прыгни, и домой”. И в этот момент на холме появился не кто иной, как Пух.
— Добрый день, Кенга,— сказал он.
— Добрый день, Пух.
— Смотри, как я прыгаю! — пропищал Крошка Ру и упал в очередную мышиную нору.
— Привет, Ру, малыш!
Мы как раз собираемся домой...— сказала Кенга.— Добрый день, Кролик. Добрый день, Пятачок.
Кролик и Пятачок, которые тем временем показались с другой стороны холма, тоже сказали “добрый день” и “привет, Ру”, а Крошка Ру, пригласил их посмотреть, как он прыгает...
Они стояли и смотрели. И Кенга смотрела — смотрела во все глаза...
— Послушай, Кенга,— сказал Пух после того, как Кролик подмигнул ему второй раз,— интересно, ты любишь стихи?
— Не особенно,— сказал Кенга.
— А-а,— сказал Пух.
— Ру, дорогой мой, ещё один раз прыгни, и нам пора домой!
Наступило недолгое молчание. Крошка Ру свалился в очередную мышиную нору.
— Ну, давай, давай! — громко прошипел Кролик, прикрывая, рот лапкой.
— Кстати, о стихах,— продолжал Пух.— Я как раз сочинил небольшой стишок по дороге. Примерно такой. М-м-м... Минуточку...
— Очень интересно,— сказала Кенга.— А теперь, маленький мой Ру...
— Тебе понравится этот стишок,— сказал Кролик.
— Ты его полюбишь,— пропищал Пятачок.
— Только слушай очень-очень внимательно,— сказал Кролик.
— Ничего не пропусти, смотри,— пискнул Пятачок.
— Да, да,— сказала Кенга. Но, увы, она не сводила глаз с Крошки Ру.
— Так как там говорится, Пух? — спросил Кролик.
Пух слегка откашлялся и начал:

СТРОКИ, СОЧИНЕННЫЕ МЕДВЕДЕМ
С ОПИЛКАМИ В ГОЛОВ
На днях, не знаю сам зачем,
Зашёл я в незнакомый дом,
Мне захотелось Кое с Кем
Потолковать о Том о Сём.
Я рассказал им, Кто, Когда,
И Почему, и Отчего,
Сказал Откуда и Куда,
И Как, и Где, и Для Чего;
Что было Раньше, что Потом,
И Кто Кого, и Что к Чему,
И что подумали о Том,
И Если Нет, То Почему?
Когда мне не хватало слов,
Я добавлял то “Ах”, то “Эх”,
И “Так сказать”, и “Будь здоров”,
И “Ну и ну!”, и “Просто смех!”.
Когда ж закончил я рассказ,
То кое-кто спросил: “И всё?
Ты говорил тут целый час,
А рассказал ни то ни сё!..—
Тогда...”

— Очень, очень мило,— сказала Кенга, не ожидая рассказа о том, что произошло тогда.— Ну, самый, самый последний раз прыгни, Ру, дорогой мой, и мы пойдём домой!
Кролик подтолкнул Пуха локтем в бок.
— Кстати, о стихах,— поспешно сказал Пух.— Ты когда-нибудь обращала внимание на вон то дерево, вон там?
— Где?..— сказала Кенга.— Ну, дорогой малыш...
— Во-он там, впереди,— сказал Пух, показывая за спину Кенги.
— Нет!..— сказала Кенга.— Ну, Ру, дорогой мой, прыгай в карман, и пошли домой!
— Нет, ты обязательно посмотри на вон то дерево, во-он там,— сказал Кролик.—Ру, хочешь, я тебя подниму? — И он взял Крошку Ру в лапы.
— А на вон том дереве птичка сидит,— сказал Пух.— А может, это и рыбка.
— Конечно, там птичка сидит,— сказал Кролик,— если только это не рыбка.
— Это не рыбка, это птичка,— пискнул Пятачок.
— Так оно и есть,— сказал Кролик.
— Интересно, это скворушка или дрозд? — сказал Пух.
— В этом весь вопрос,— сказал Кролик.— Дрозд это или скворушка?
И тут наконец Кенга повернулась и посмотрела на вон то дерево.
И в тот момент, когда она отвернулась, Кролик громким голосом сказал:
— Ру, на место!
И на место — в карман Кенги — вскочил Пятачок, а Кролик крепко обхватил Ру и помчался прочь что было духу.
— Куда это Кролик девался?..— спросила Кенга, снова повернув голову.— Ну как, дорогой малыш, всё в порядке?
Пятачок со дна кармана Кенги что-то пискнул — точь-в-точь как Ру.
— Кролику пришлось уйти,— сказал Пух,— он, наверно, вспомнил о каком-то важном деле. Вдруг.
— А Пятачок?
— Наверно, Пятачок тоже о чём-нибудь вспомнил. Вдруг.
— Ну ладно, мы пошли домой,— сказала Кенга.— Всего доброго, Пух!
Три огромных скачка — и она исчезла из виду.
Пух посмотрел ей вслед.
“Хотел бы я так прыгать! — подумал он.— Почему это одни умеют, а другие нет? Очень, очень обидно!”
Кенга, спору нет, отлично умела прыгать, но Пятачку минутами, по правде говоря, хотелось, чтобы Кенга не умела. Бывало, возвращаясь домой из дальней прогулки по Лесу, Пятачок мечтал стать птичкой и уметь летать, но теперь, когда он болтался на дне кармана Кенги, в голове у него прыгали такие мысли:
называется это
это летать, не не
то никогда соглашусь!”
“Если я
— Ууууууу! — говорил он, взмывая в воздух, а спускаясь вниз, он говорил: — Ух!..
И ему пришлось повторять “Ууууууу — ух!”, “Ууууууу — ух!”, “Ууууууу — ух!”, всю дорогу — до самого дома Кенги.
Конечно, дома, как только Кенга расстегнула свой карман, она заметила, что произошло. В первую секунду она чуть было не испугалась, но сразу поняла, что пугаться нечего — ведь она была вполне уверена, что Кристофер Робин никому не позволит обидеть Крошку Ру.
“Хорошо,— сказала она про себя,— раз они решили разыграть меня, я их сама разыграю”.
— Ну, Ру, дорогой мой,— сказала она, вытащив поросёнка из кармана,— пора укладываться спать.
— Ага! — сказал Пятачок, стараясь произнести это слово как можно лучше. Но, увы, после такого ужасного путешествия “ага” получилось не очень хорошее, и Кенга, по-видимому, не поняла, что оно означает.
— Сперва купаться,— весело сказала Кенга.
— Ага! — повторил Пятачок, тревожно оглядываясь в поисках остальных.
Но остальных не было. Кролик сидел дома и играл с Крошкой Ру, чувствуя, что с каждой минутой всё больше и больше его любит, а Пух, который решил попробовать стать Кенгой, всё ещё учился прыгать в той же ямке с песком.
— Не знаю,— сказала Кенга очень задумчивым голосом,— может быть, тебе лучше сегодня принять холодную ванну? Как ты думаешь, Ру, милый?
Пятачок, который никогда особенно не любил купаться, задрожал от возмущения и сказал самым мужественным голосом, каким только мог:
— Кенга! Я вижу, что пришло время поговорить начистоту.
— До чего же ты смешной глупыш, Ру,— сказала Кенга, наливая воду в ванну.
— Я не Ру,— громко сказал Пятачок.— Я Пятачок!
— Да, милый, да,— сказала Кенга ласково.— Никто с тобой не спорит!.. И голосу Пятачка подражает, какой умница! — пробормотала она, доставая с полки большой кусок жёлтого мыла.— Ну, что ты у меня ещё придумаешь?
— Ты что, не видишь? — закричал Пятачок.— Глаз у тебя, что ли, нет? Погляди на меня!
— Я-то гляжу, маленький мой Ру,— сказала Кенга довольно строго.— А вот ты помнишь, что я тебе вчера говорила про гримасы? Если ты будешь строить такие гримасы, как Пятачок, то, когда вырастешь, станешь похож на Пятачка, и ты тогда об этом очень-очень пожалеешь. А теперь — марш в ванну и не заставляй меня повторять это еще раз!
И, не успев опомниться, Пятачок оказался в ванне, и Кенга принялась изо всех сил тереть его большой лохматой мочалкой.
— Ой! — пищал Пятачок.— Отпусти меня! Я же Пятачок!
— Не открывай рот, дорогой, а то в него попадёт мыло,— сказала Кенга.— Ну вот! Что я тебе говорила?
— Ты-ты-ты, ты это нарочно сделала,— булькнул было Пятачок, как только смог снова заговорить...
Но тут во рту у него оказалась мочалка.
— Вот так хорошо, милый, помалкивай,— сказала Кенга.
В следующее мгновение Пятачок был извлечён из ванны и крепко-накрепко вытерт мохнатым полотенцем.
— Ну,— сказала Кенга,— а теперь прими лекарство — и в постель.
— К-к-какое ле-ле-карство? — пролепетал Пятачок.
— Рыбий жир, чтобы ты вырос большим и сильным, милый. Ты же не хочешь быть таким маленьким и слабеньким, как Пятачок, правда? Ну, так вот.
В этот момент кто-то постучал в дверь.
— Войдите,— сказала Кенга.
И вошёл Кристофер Робин.
— Кристофер Робин, Кристофер Робин! — рыдал Пятачок;— Скажи Кенге, кто я. Она всё время говорит, что я Ру! А я ведь не Ру, правда?
Кристофер Робин осмотрел его очень тщательно и покачал головой.
— Конечно, ты не Ру,— сказал он,— потому что я только что видел Ру в гостях у Кролика. Они там играют.
— Ну и ну! — сказала Кенга.— Подумать только! Как это я могла обознаться!
— Ага, ага! Вот видишь! — сказал Пятачок.— Что я тебе говорил? Я Пятачок!
Кристофер Робин снова покачал головой.
— Нет, ты не Пятачок,— сказал он.— Я хорошо знаю Пятачка, и он совершенно другого цвета.
“Это потому, что я только сию минуту принял ванну”,— хотел сказать Пятачок, но успел сообразить, что, пожалуй, говорить этого не стоит. Едва он открыл рот, собираясь сказать что-то совсем другое, Кенга живо всунула ему в рот ложку с лекарством и похлопала его по спине и сказала ему, что рыбий жир очень, очень вкусный, когда к нему как следует привыкнешь.
— Я знала, что это не Пятачок,— сказала Кенга потом.— Интересно, кто это всё же может быть?
— Может быть, какой-нибудь родственник Пуха? — сказал Кристофер Робин.— Скажем, племянник, или дядя, или что-нибудь в этом духе?
— Вероятно, вероятно,— согласилась Кенга.— Только нам надо придумать ему какое-нибудь имя.
— Можно звать его Пушель,— сказал Кристофер Робин.— Например, Генри Пушель. Сокращённо.
Но, едва получив новое имя, Генри Пушель вывернулся из объятий Кенги и прыгнул вниз. К его великому счастью, Кристофер Робин оставил дверь открытой.
Никогда в жизни Генри Пушель-Пятачок не бегал так быстро, как сейчас! Он нёсся, не останавливаясь ни на секунду. Лишь в сотне шагов от дома он прекратил бег и покатился по земле, чтобы вновь обрести свой собственный — милый, уютный и привычный — цвет...
Так Кенга и Крошка Ру остались в Лесу. И каждый вторник Крошка Ру отправлялся на целый день в гости к своему новому другу — Кролику, а Кенга проводила весь день со своим новым другом — Пухом, обучая его прыгать, а Пятачок в эти дни гостил у своего старого друга Кристофера Робина.
И всем было ужасно весело!

9 глава

в которой Пятачок совершенно окружен водой

Дождик лил, лил и лил. Пятачок сказал себе, что никогда за всю свою жизнь — а ему было ужасно много лет: может быть, три года, а может быть, даже четыре! — никогда он ещё не видел столько дождя сразу. А дождь лил, и лил, и лил. С утра до вечера. День за днём.
“Вот если бы,— думал Пятачок, выглядывая из окна,— я был в гостях у Пуха, или у Кристофера Робина, или хотя бы у Кролика, когда дождь начался, мне было бы всё время весело. А то сиди тут один-одинёшенек и думай, когда он перестанет!”
И он представлял себе, что он в гостях у Пуха и говорит ему: “Ты видел когда-нибудь такой дождь?” — а Пух отвечает: “Ну прямо ужасно!”, или он, Пятачок, в свою очередь, говорит: “Интересно, не размыло ли дорогу к Кристоферу Робину?”, а Пух отвечает: “А бедный старый Кролик, наверно, смылся из дому”.
Конечно, такая беседа — это одно удовольствие!
И вообще, какой толк в таких потрясающих вещах, как потопы и наводнения, если тебе не с кем даже о них поговорить?
А было, спору нет, потрясающе интересно. Маленькие сухие канавки, в которые Пятачок, бывало, так часто лазил, стали ручьями; ручейки, по которым он, бывало, шлёпал, подвернув штанишки, превратились в потоки, а речка, на берегах которой друзья так весело играли, вылезла из своего ложа (так называют речкину постель) и разлилась так широко, что Пятачок начал беспокоиться, не заберётся ли она скоро и в его собственное ложе (то есть в его постель).
“Да, немного страшновато, — сказал он сам себе, — быть Очень Маленьким Существом, совершенно окружённым водой! Кристофер Робин и Пух могут спастись, забравшись на дерево, Кенга может ускакать и тоже спастись, Кролик может спастись, зарывшись в землю, Сова может улететь, а Иа может спастись — ммм... если будет громко кричать, пока его не спасут.
А вот я сижу тут, весь окружённый водой, и совсем-совсем ничего не могу сделать!”
Дождь всё лил, и с каждым днём вода подымалась немножко выше, и вот она подошла уже к самому окошку, а Пятачок всё ещё ничего не сделал.
И вдруг он вспомнил историю, которую рассказывал ему Кристофер Робин, — историю про человека на необитаемом острове, который написал что-то на бумажке, положил её в бутылку и бросил бутылку в море; и Пятачок подумал, что если он напишет что-нибудь на бумажке, положит её в бутылку и бросит в воду, то, может быть, кто-нибудь придёт и спасёт его! Он обыскал весь свой дом, вернее, всё, что в доме оставалось сухого, и, наконец, он нашёл сухой карандаш, кусочек сухой бумаги, сухую бутылку и сухую пробку и написал на одной стороне бумажки:
на обороте:
Потом он положил бумагу в бутылку, как можно лучше закупорил бутылку, как можно дальше высунулся из окошка — но так, чтобы не выпасть, — и изо всех сил бросил бутылку.
— Плюх! — сказала бутылка и закачалась на волнах.
Пятачок следил, как она медленно уплывает, пока у него глаза не заболели, и ему стало порой казаться, что это бутылка, а порой, что это просто рябь на воде, и наконец он понял, что больше он её никогда не увидит и что он сделал всё, что мог, для своего спасения.
“И, значит, теперь,— думал он,— кто-нибудь другой должен будет что-нибудь сделать. Я надеюсь, что он сделает это быстро, потому что иначе мне придётся плавать, а ведь я не умею”. Тут он очень глубоко вздохнул и сказал:
- Хочу, чтобы Пух был тут, вдвоём намного веселее!

--------------------------------------------------------------------------------

Когда дождь начался, Винни-Пух спал. Дождь лил, лил и лил, а он спал, спал и спал. Накануне он очень устал. Как вы помните, он открыл Северный Полюс, и он так гордился этим, что спросил Кристофера Робина, нет ли где ещё Полюсов, которые медведь с опилками в голове мог бы открыть.
“Есть ещё Южный Полюс,— сказал Кристофер Робин,— и, по-моему, где-то есть Восточный Полюс и Западный Полюс, хотя люди почему-то не любят говорить о них”.
Услышав это сообщение, Пух очень взволновался и предложил немедленно устроить искпедицию к Восточному Полюсу, но Кристофер Робин был чем-то занят с Кенгой, так что Пух отправился открывать Восточный Полюс сам. Открыл он его или нет, я забыл; но он вернулся домой таким усталым, что заснул в самый разгар ужина, спустя каких-нибудь полчаса после того, как сел за стол. И вот он спал, и спал, и спал.
И вдруг он увидел сон. Он, Пух, был на Восточном Полюсе, и это оказался очень холодный Полюс, весь покрытый самыми холодными сортами снега и льда. Пух разыскал пчелиный улей и улёгся там спать, но в улье не хватило места для задних лапок Пуха, и их пришлось оставить снаружи. И вдруг, откуда ни возьмись, пришли Дикие Буки, обитающие на Восточном Полюсе, и стали выщипывать мех на лапках Пуха, чтобы устроить гнёзда для своих малышей, и чем больше они щипали, тем холоднее становилось лапкам, и, наконец, Пух проснулся с криком и обнаружил, что он сидит на стуле, а ноги у него в воде и вокруг него всюду тоже вода!
Он прошлёпал к двери и выглянул наружу...
— Положение серьёзное,— сказал Пух,— надо искать спасения.
Он схватил самый большой горшок с мёдом и спасся с ним на толстую-претолстую ветку своего дерева, торчавшую высоко-высоко над водой.
Потом он опять слез вниз и спасся с другим горшком.
А когда все спасательные операции были окончены, на ветке сидел Пух, болтая ногами, а рядом стояло десять горшков с мёдом...
На другой день на ветке сидел Пух, болтая ногами, а рядом стояли четыре горшка с мёдом.
На третий день на ветке сидел Пух, болтая ногами, а рядом стоял один горшок с мёдом.
На четвёртый день на ветке сидел Пух один-одинёшенек.
И в это самое утро бутылка Пятачка проплывала мимо Пуха.
И тут с громким криком “Мёд! Мёд!” Пух кинулся в воду, схватил бутылку и, по шею в воде, храбро вернулся к дереву и влез на ветку.
— Жаль, жаль,— сказал Пух, открыв бутылку,— столько мокнуть, и совершенно зря!.. Погодите, а что тут делает эта бумажка?
Он вытащил бумажку и посмотрел на неё.
— Это Спаслание,— сказал он,— вот что это такое. А вот это буква “Пы”, да-да-да, да-да-да, а “Пы”, наверно, значит “Пух”, и, значит, это очень важное Спаслание для меня, а я не могу узнать, что оно значит! Надо бы найти Кристофера Робина, или Сову, или Пятачка — словом, какого-нибудь читателя, который умеет читать все слова, и они мне скажут, про что тут написано; только вот плавать я не умею. Жалко!
И вдруг ему пришла в голову мысль, и я считаю, что для медведя с опилками в голове это была очень хорошая мысль. Он сказал себе:
“Раз бутылка может плавать, то и горшок может плавать, а когда горшок поплывёт, я могу сесть на него, если это будет очень большой горшок”.
Он взял свой самый большой горшок и завязал его покрепче.
— У каждого корабля должно быть название,— сказал он,— значит, я назову свой — “Плавучий Медведь”.
С этими словами он бросил свой корабль в воду и прыгнул вслед.
Некоторое время Пух и “Плавучий Медведь” не могли решить вопроса о том, кто из них должен быть сверху, но в конце концов они договорились. “Плавучий Медведь” оказался внизу, а на нём — Пух, отчаянно болтавший ногами.
Кристофер Робин жил в самом высоком месте Леса. Дождь лил, лил и лил, но вода не могла добраться до его дома. И, пожалуй, было довольно весело смотреть вниз и любоваться всей этой водой, но дождь был такой сильный, что Кристофер Робин почти всё время сидел дома и думал о разных вещах.
Каждое утро он выходил (с зонтиком) и втыкал палочку в том месте, до которого дошла вода, а на следующее утро палочка уже скрывалась под водой, так что ему приходилось втыкать новую палочку, и дорога домой становилась всё короче и короче.
Наутро пятого дня он понял, что впервые в жизни оказался на настоящем острове. Это, конечно, было очень-очень здорово!
И в это самое утро прилетела Сова, чтобы узнать, как поживает её друг Кристофер Робин.
— Слушай, Сова,— сказал Кристофер Робин,— до чего здорово! Я живу на острове!
— Атмосферные условия в последнее время были несколько неблагоприятными,— сказала Сова.
— Что, что?
— Дождик был,— пояснила Сова.
— Да,— сказал Кристофер Робин,— был.
— Уровень паводка достиг небывалой высоты.
— Кто?
— Я говорю — воды кругом много,— пояснила Сова.
— Да,— согласился Кристофер Робин,— очень много.
— Однако перспективы быстро улучшаются. Прогноз показывает...
— Ты видела Пуха?
— Нет, прогноз...
— Я надеюсь, он жив и здоров,— сказал Кристофер Робин.— Я немного беспокоюсь о нём. Интересно, Пятачок с ним или нет? Ты думаешь, у них всё в порядке, Сова?
— Я полагаю, что всё в порядке. Ты понимаешь, прогноз...
— Знаешь что, Сова, погляди, как они там, потому что ведь у Пуха опилки в голове, и он может сделать какую-нибудь глупость, а я его так люблю, Сова. Понимаешь, Сова?
— Очень хорошо,— сказала Сова,— я отправляюсь. Вернусь немедленно.— И она улетела. Вскоре она вернулась.
— Пуха там нет,— сказала она.
— Нет?
— Он был там. Он сидел на ветке с девятью горшками мёда. Но теперь его там нет.
— Пух, дорогой,— крикнул Кристофер Робин,— где же ты?
— Вот где я,— ответил сзади ворчливый голосок.
— Пух!!
Они кинулись обниматься.
— Как ты сюда попал, Пух? — спросил Кристофер Робин, когда он смог снова заговорить.
— На корабле! — сказал Пух гордо.— Я получил очень важное Спаслание в бутылке, но так как мне попала в глаза вода, я не мог его прочитать и привёз его тебе на своём корабле.
С этими гордыми словами он передал Кристоферу Робину послание.
— Это же от Пятачка! — закричал Кристофер Робин, прочитав послание.
— А про Пуха там ничего нет? — спросил медвежонок, заглядывая Кристоферу Робину через плечо. Кристофер Робин прочёл послание вслух.
— Ах, так все эти “Пы” были Пятачки? А я думал, это были Пухи.
— Надо его немедленно спасать! Я-то думал, что он с тобой, Пух. Сова, ты можешь его спасти на спине?
— Не думаю,— отвечала Сова после длительного размышления.— Сомнительно, чтобы спинная мускулатура была в состоянии...
— Тогда полети к нему сейчас же и скажи, что спасение приближается, а мы с Пухом подумаем, как его спасти, и придём, как только сможем. Ой, Сова, только, ради бога, не разговаривай, лети скорее!
И, всё ещё повторяя про себя то, что она хотела, но не успела высказать, Сова улетела.
— Ну вот, Пух,— сказал Кристофер Робин,— где твой корабль?
— Надо сказать,— объяснил Пух Кристоферу по дороге к берегу,— что это не совсем обыкновенный корабль. Иногда это корабль, а иногда это вроде несчастного случая. Смотря по тому...
— Смотря по чему?
— Ну, по тому — наверху я или внизу. На нём или под ним.
— Ну, а где он?
— Вот, — сказал Пух гордо и указал на “Плавучего Медведя”.
Да, это было совсем не то, что Кристофер Робин ожидал увидеть.
И чем больше он глядел на “Плавучего Медведя”, тем больше он думал о том, какой же храбрый и умный медведь Винни-Пух, но чем больше Кристофер Робин думал об этом, тем скромнее глядел Пух в землю, стараясь сделать вид, что это не он.
— Но только он слишком маленький для нас обоих, — сказал Кристофер Робин грустно.
— Для нас троих, считая Пятачка.
— Ну, значит, он ещё меньше. Винни-Пух, что же нам делать?
И тут этот медвежонок, Винни-Пух, Д. П. (Друг Пятачка), П. К. (Приятель Кролика), О. П. (Открыватель Полюса), У. И. и Н. X. (Утешитель Иа-Иа и Находитель Хвоста), — одним словом, наш Винни-Пух сказал такую мудрую вещь, что Кристофер Робин смог только вытаращить глаза и открыть рот, не понимая — неужели это тот самый медведь с опилками в голове, которого он так давно знает и любит.
— Мы поплывём в твоём зонтике, — сказал Пух.
— ??
— Мы поплывём в твоём зонтике, — сказал Пух.
— ???
— Мы поплывём в твоём зонтике, — сказал Пух.
— !!!
Да, Кристофер Робин вдруг понял, что это возможно. Он открыл свой зонтик и опустил его на воду. Зонтик поплыл, но закачался. Пух влез в него. И он было уже хотел сказать, что всё в порядке, когда обнаружил, что не всё, и после непродолжительного купания он вброд вернулся к Кристоферу Робину. Потом они оба сели в зонтик, и зонтик больше не качался.
— Мы назовём это судно “Мудрость Пуха”, — сказал Кристофер Робин.
И “Мудрость Пуха” на всех парусах поплыла в юго-восточном направлении, время от времени плавно вращаясь.
Представьте себе, как обрадовался Пятачок, когда, наконец, увидел Корабль! Потом долгие годы он любил думать, что был в очень большой опасности во время этого ужасного потопа, но единственная опасность угрожала ему только в последние полчаса его заключения, когда Сова уселась на ветку и, чтобы его морально поддержать, стала рассказывать ему длиннейшую историю про свою Тётку, которая однажды по ошибке снесла гусиное яйцо, и история эта тянулась и тянулась (совсем как эта фраза), пока Пятачок (который слушал Сову, высунувшись в окно), потеряв надежду на спасение, начал засыпать и, естественно, стал помаленьку вываливаться из окна; но, по счастью, в тот момент, когда он держался только одними копытцами задних ног, Сова громко вскрикнула, изображая ужас своей Тётки, и её крик, когда она (Тётка) обнаружила, что яйцо было действительно гусиное, и Пятачок проснулся и как раз успел юркнуть обратно в окно и сказать: “Ах, как интересно! Да что вы говорите!” — словом, вы можете представить себе его радость, когда он увидел славный Корабль “Мудрость Пуха” (Капитан — К. Робин, 1-й помощник — В.-Пух), который плыл ему на выручку, а К. Робин и В.-Пух, в свою оче...
Ну, эта история здесь, но сути дела, кончается, а я так устал от этой последней фразы, что тоже не прочь бы кончить, но никак нельзя не рассказать о том, что было позже.
Потому что позже, когда всё высохло, и все ручейки в Лесу стали опять маленькими и хорошенькими, и вода в тихих, сонных лужицах только грезила о великих делах, которые она совершила, Кристофер Робин устроил Торжественный Вечер в честь своего друга Винни Пуха и в честь Славного Дела, которое он — Винни-Пух — совершил.
Это был чудесный вечер! В Лесу был накрыт длинный-предлинный стол, и на одном Председательском месте — в конце стола — сидел Кристофер Робин, а на другом Председательском месте — в другом конце стола — сидел сам Винни-Пух, а на остальных местах сидели Гости: Пятачок, и Кролик, и Иа, и Кенга, и Ру, и Сова. А кругом, в траве, расположились Родственники и знакомые Кролика, всех сортов и размеров (начиная с тех, на которых вы иногда нечаянно наступаете, и кончая теми, которые иногда нечаянно залетают вам в глаз), и терпеливо ждали, что кто-нибудь из Гостей заговорит с ними, или что-нибудь уронит, или хотя бы спросит у них, который час.
И, конечно, все-все-все славно угостились, а потом Кристофер Робин произнёс Хвалебную речь в честь того, кто совершил Славное Дело; и сказал, что для него — для того, кто это Дело совершил,— приготовлен Большой Подарок.
Но так как он не сказал, кто именно совершил Славное Дело, считая, что все и так его знают, то Иа-Иа вдруг по ошибке принял всё Торжество на свой счёт, и ослик понял свою ошибку только тогда, когда Подарок (большая, очень красивая коробка) был вручён тому, кто действительно это дело совершил, то есть Винни-Пуху.
Винни-Пух принял Подарок и сказал “спасибо”, и все столпились вокруг него, крича наперебой: “Открывай скорей!”, “Чего там есть?”, “А я знаю, что там!” и так далее.
А когда Винни-Пух открыл коробку (поскорей, но всё-таки не разрезав, а развязав ленточку — ведь она всегда вдруг может понадобиться), все так и ахнули, а сам Винни чуть не упал от радости.
Потому что это оказалась Специальная Коробка с чудеснейшим набором карандашей!
Там были карандаши, помеченные “В” — в честь Винни-Пуха, и карандаши, помеченные “НВ” — в честь Неустрашимого Винни, и ещё карандаши, помеченные “ВВ” — в честь... в честь Выручательного Винни, потому что ведь это он выручил Пятачка; и ещё там была Машинка для точки карандашей, и Красная Резинка, которая очень хорошо стирает всё, что вы написали неправильно, и потом Линейка, и Синие Карандаши, и Красные Карандаши, и даже Зелёные и Красно-Синие, совсем как у взрослых.
И всё это было для Пуха.
И, по-моему, он всё это вполне заслужил.
А как вы считаете?