Как кит получил свою глотку

Некогда, милые мои, жил в море кит, и питался он рыбами и морскими животными. Он ел треску и камбалу, плотву и скатов, скумбрию и щуку, морских звезд и крабов, а также настоящих вьюнов-угрей. Он истребил всех рыб. Осталась в море только одна маленькая хитрая рыбка, но она всегда плавала около правого уха кита, так что он не мог ее схватить. Дошло до того, что кит приподнялся на хвосте и сказал:
- Я есть хочу!
А маленькая хитрая рыбка лукаво спросила:
- Не случалось ли тебе, благородный и могучий кит, отведать человека?
- Нет, - ответил кит. - А разве он вкусный?
- Вкусный, - сказала маленькая хитрая рыбка, - только он очень прыткий.
- Ну так добудь мне несколько штук, - приказал кит и, взмахнув хвостом, высоко взбил пену на гребнях волн.
- В один присест хватит и одного, - сказала хитрая рыбка. - Если ты поплывешь дальше, то под пятидесятым градусом северной широты и сороковым градусом восточной долготы ты найдешь человека, сидящего на плоту среди моря. На нем синие холщовые шаровары и подтяжки (не забудьте про подтяжки, милые мои!), а в руках у него складной нож. Это моряк, потерпевший крушение и, надо вам сказать, необыкновенно умный и рассудительный человек.
Кит плыл да плыл к пятидесятому градусу северной широты и сороковому градусу восточной долготы. Плыл он изо всех сил, и вот наконец среди моря он увидел на плоту человека в синих холщовых шароварах и подтяжках (помните особенно о подтяжках, милые мои), со складным ножом в руках. Это был моряк, потерпевший крушение. Он сидел и болтал ногами в воде. (Ему мама позволила болтать ногами в воде, иначе он не стал бы этого делать, так как он был необыкновенно умный и рассудительный человек.)
Подплыв ближе, кит так разинул пасть, что она у него чуть не дошла до хвоста, и проглотил моряка, потерпевшего крушение, вместе с плотом, на котором он сидел, с синими холщовыми шароварами, подтяжками (о которых вы не должны забывать) и складным ножом. Он отправил все это в свое глубокое, теплое, темное нутро, причмокнул и три раза повернулся на своем хвосте.
Но как только моряк, человек необыкновенно умный и рассудительный, очутился в глубоком, теплом, темном нутре кита, он тотчас же принялся прыгать, шмыгать, скакать, плясать, кувыркаться, брыкаться, топать, хлопать, толкаться, кусаться, кричать, вздыхать, и кит почувствовал себя очень нехорошо. (Вы не забыли про подтяжки?)
Кит сказал хитрой рыбке:
- Ужасно прыткий этот человек. Он вызывает у меня икоту. Как мне быть с ним?
- Вели ему вылезть, - ответила хитрая рыбка.
Кит гаркнул в собственное нутро моряку, потерпевшему крушение:
- Выходи и ступай куда знаешь. У меня икота.
- Ну нет! - сказал моряк. - Не на таковского напал. Доставь меня к родным берегам, к белым скалам Альбиона, и тогда я еще подумаю, выйти мне или нет.
И он принялся скакать пуще прежнего.
- Доставь уж его на родину, - посоветовала хитрая рыбка. - Я забыла тебя предупредить, что это необыкновенно умный и рассудительный человек.
Кит плыл, плыл, плыл, работая плавниками и хвостом настолько быстро, насколько ему позволяла икота. Наконец он увидел перед собой родину моряка и белые скалы Альбиона. Он до половины выскочил на берег и, широко разинув пасть, сказал:
- Здесь пересадка на Винчестер, Ашулот, На-шуа, Кин и другие станции Фитчбургской дороги.
Как только он произнес Фитч... - моряк выскочил из его пасти. Однако, пока кит плыл, моряк, который действительно был необыкновенно умным и рассудительным человеком, взял свои нож и разрезал плот на узкие дощечки, которые крепко связал подтяжками. (Теперь вы понимаете, милые мои, почему не надо было забывать о подтяжках!) Получилась сквозная решетка. Моряк ее втиснул в глотку кита, где она и застряла. Тогда он произнес двустишие, которого вы, конечно, не знаете, а потому я вам его скажу:

"Решетку я тебе всадил,
Чтоб ты меня не проглотил".

Хитрец был этот моряк! Он вышел на берег и отправился к своей матери, которая позволила ему полоскать ноги в воде. Потом он женился и зажил счастливо. Кит тоже. Однако с того самого дня, как у него в горле застряла решетка, которой он не мог ни выплюнуть, ни проглотить, он не мог питаться ничем, кроме мелких рыбок. Вот почему киты и теперь не едят ни взрослых людей, ни маленьких мальчиков и девочек.
А маленькая хитрая рыбка спряталась под воротами экватора. Она боялась, что кит на нее очень рассердится.
Моряк взял домой свой нож. Он вышел на берег в своих синих холщовых шароварах, но подтяжек на нем уже не было, так как он ими связал решетку.
Вот и сказке конец.

Как краб играл с морем

В начале времен, милые мои, когда мир только устраивался, один Старый Волшебник отправился осматривать сушу и море. Всем животным он велел выйти и поиграть. Животные спросили:
- Скажи, Старый Волшебник, во что же нам играть?
А он ответил им:
- Я вам покажу.
Он взял слона, слона-всех-тогдашних-слонов, отвел его в сторону и сказал:
- Играй в слона.
И слон-всех-тогдашних-слонов стал играть в слона.
Потом он взял бобра, бобра-всех-тогдашних-бобров, отвел его в сторону и сказал:
- Играй в бобра.
И бобер-всех-тогдашних-бобров стал играть в бобра.
Потом он взял корову, корову-всех-тогдаш-них-коров, отвел ее в сторону и сказал:
- Играй в корову.
И корова-всех-тогдашних-коров стала играть в корову.
Потом взял черепаху, черепаху-всех-тогдаш-них-черепах, отвел ее в сторону и сказал:
- Играй в черепаху.
И черепаха-всех-тогдашних-черепах стала играть в черепаху.
Так он перебрал всех животных, птиц и рыб и определил, во что им играть.
К вечеру, когда все сильно устали, к Старому Волшебнику пришел Человек (со своей маленькой дочуркой, со своей любимой девочкой, которая сидела у него на плече) и спросил:
- Что это за игра, Старый Волшебник?
Старый Волшебник ответил:
- Это игра "в начало", сын Адама; но ты для нее слишком умен.
Человек поклонился и сказал:
- Да, я слишком умен для этой игры; но, послушай, устрой так, чтобы все живые существа мне повиновались.
В то время как они разговаривали, краб (морской рак), по имени Пау Амма, стоявший на очереди в игре, бросился в сторону и сполз в море, мысленно рассуждая:
"Я сам выдумаю себе игру в глубине морской и никогда не буду повиноваться этому сыну Адама".
Никто не видел, как он удрал, кроме маленькой девочки, которая сидела на плече Человека. Игра продолжалась до тех пор, пока каждому из зверей не были даны указания. Тогда Старый Волшебник вытер руки и пошел посмотреть, хорошо ли играют звери.
Он пошел на север, милые мои, и раньше всего увидел, что слон-всех-тогдашних-слонов разрывал клыками и топтал ногами новенькую с иголочки землю.
- Кун? - спросил слон-всех-тогдашних-слонов, что значит: хорошо?
- Паях кун, - ответил Старый Волшебник, что значит: очень хорошо.
Он дохнул на кучки земли, вырытой слоном-всех-тогдашних-слонов, и они превратились в великие Гималайские горы, которые вы можете найти на карте.
Потом Старый Волшебник отправился на восток и увидел корову-всех-тогдашних-коров, которая паслась на приготовленном для нее лугу. Она прогулялась к ближайшему лесу и вылизала его языком, а теперь спокойно пережевывала жвачку.
- Кун? - спросила корова-всех-тогдашних-коров.
- Паях кун, - ответил Старый Волшебник. Он дохнул на обглоданный лес и на то место, где лежала корова, и получились Великая Индийская пустыня и Сахара. Вы можете найти их на карте.
Пошел Старый Волшебник на запад и увидел бобра-всех-тогдашних бобров. Он строил бобровые плотины в устьях широких рек, приготовленных для него.
- Кун? - спросил бобер-всех-тогдашних-бобров.
- Паях кун, - ответил Старый Волшебник. Он дохнул на упавшие стволы деревьев и на тихие воды, и получились девственные леса Флориды. Вы можете найти их на карте.
Далее пошел Старый Волшебник на юг и увидел черепаху-всех-тогдашних-черепах, которая рылась в песке, приготовленном для нее. Песчинки и камешки летели во все стороны и падали прямо в море.
- Кун? - спросила черепаха-всех-тогдашних черепах.
- Паях кун, - ответил Старый Волшебник. Он дохнул на песчинки и камешки, упавшие в море, и они превратились в группу островов: Борнео, Целебес, Суматру, Яву и другие, или, иначе, в Малайский архипелаг. Вы можете найти его на карте, милые мои.
Случайно, на берегу реки Перак, Старый Волшебник встретил Человека и спросил его:
- Скажи, сын Адама, все ли животные повинуются тебе?
- Все, - ответил Человек.
- А земля повинуется тебе?
- Да.
- А море повинуется тебе?
- Нет, - ответил Человек. - Раз днем и другой раз ночью море набегает на реку Перак и гонит пресную воду в глубину леса, а вода заливает мое жилище. Раз днем и другой раз ночью море отступает назад и забирает с собою всю воду реки. На дне ее остается только грязь, и тогда моя лодка садится на мель. Не ты ли научил море такой игре?
- Вовсе нет, - ответил Старый Волшебник. - Это какая-то новая и притом нехорошая игра.
- Посмотри! - воскликнул Человек. В эту минуту море подкатилось к устью реки Перак и отогнало назад воду, которая вышла из берегов и затопила лес на далекое пространство, добравшись даже до жилища человека.
- Тут что-то неладно. Спусти-ка свою лодку. Поедем и посмотрим, кто там играет с морем, - сказал Старый Волшебник.
Они сели в лодку. С ними поехала и маленькая девочка. Человек захватил свой крис - кривой, изогнутый кинжал с острым лезвием, и они от- правились по реке Перак. Море только начало отступать, и лодка проскочила из устья реки Перак мимо Селангора, Малаки, Сингапура и острова Бинтанг с такой быстротой, словно ее кто-то тянул за веревку.
Старый Волшебник встал и крикнул:
- Эй вы, звери, птицы и рыбы, которых я учил каждого своей игре, кто из вас играет с морем?
Все звери, птицы и рыбы в один голос ответили:
- Старый Волшебник, мы играем в те игры, которым ты нас научил, и не только мы сами, но даже дети-наших-детей. Никто из нас не играет с морем.
В это время над водою взошла полная, круглая луна. Волшебник спросил у горбатого старика, который сидит на луне и плетет невод, надеясь когда-нибудь поймать им весь мир.
- Эй, рыбак с луны, это ты балуешься с морем?
- Нет, - ответил рыбак. - Я плету невод, которым надеюсь когда- нибудь поймать весь мир. А с морем я и не думаю баловаться.
Потом показалась на луне крыса, которая всегда перегрызает невод старого рыбака, когда он уже почти готов. Старый Волшебник спросил ее:
- Эй, крыса с луны, это ты играешь с морем?
Крыса ответила:
- У меня и без того много дела. Видишь, я перегрызаю невод, который плетет этот старый рыбак. Я не играю с морем.
И она продолжала грызть невод.
Тогда маленькая девочка протянула свои пухлые смуглые ручонки, украшенные браслетами из великолепных белых раковин, и сказала:
- О, Старый Волшебник! Когда в самом начале мира ты разговаривал с моим отцом, а я сидела у него на плечах, звери приходили к тебе и ты учил их играть. Но один зверь самовольно ушел в море, не дождавшись, чтобы ты показал ему игру.
Старый Волшебник сказал:
- Вот умная девочка, видела и молчала. Какой из себя был этот зверь?
- Круглый и плоский. Глаза у него на подставочках, ходит он бочком, а на спине носит панцирь.
Старый Волшебник сказал:
- Вот умная девочка, говорит правду. Теперь я знаю, куда девался Пау Амма. Дай-ка мне весло.
Он взял весло, но грести не пришлось. Лодка сама плыла по течению мимо островов, пока не доплыла до места, которое называется Пусат-Тасек - сердце моря. Там в углублении есть Чудесное Дерево Паух Янгги, на котором растут волшебные орехи-двоешки. Старый Волшебник погрузил руку до самого плеча в теплую воду и под корнями Чудесного Дерева нащупал широкую спину краба. От его прикосновения Пау Амма зашевелился, и все море поднялось подобно тому, как поднимается вода в сосуде, если туда опустить руку.
- Ага! - воскликнул Старый Волшебник. - Теперь я знаю, кто играет с морем.
И он громко спросил:
- Что ты там делаешь, Пау Амма?
Пау Амма, сидя глубоко под водою, ответил:
- Один раз днем и один раз ночью я выхожу искать себе пропитание. Один раз днем и один раз ночью я возвращаюсь домой. Оставь меня в покое.
Но Старый Волшебник сказал:
- Послушай, Пау Амма, когда ты выходишь из норки, то вся вода моря вливается в Пусат-Тасек, а берега всех островов обнажаются. Маленькие рыбки от этого умирают, а раджа Моянг Кабан, король слонов, пачкает себе ноги в грязи. Когда ты возвращаешься в Пусат-Тасек и усаживаешься на место, то вода в море поднимается, затопляет добрую половину маленьких островов и заливает дом Человека, а раджа Абдуллах, король крокодилов, захлебывается соленой водой.
Пау Амма, сидя глубоко в воде, ответил:
- Я не знал, что это так серьезно. Теперь я буду выходить семь раз в день, чтобы вода всегда была в движении.
Старый Волшебник сказал:
- Я не могу заставить тебя играть в ту игру, Пау Амма, которая была для тебя предназначена, потому что ты с самого начала убежал от меня. Но если не боишься, то выйди на минутку, мы об этом поговорим.
- Ничего я не боюсь, - ответил Пау Амма и показался на поверхности моря, залитой лунным светом.
В мире не было другого такого огромного зверя, как Пау Амма, потому что он был не простой краб, а царь всех крабов. Одной стороной панциря он коснулся берега в Сараваке, а другой стороною - берега в Паханге.
Ростом он был больше, чем дым от трех вулканов. Когда он карабкался по ветвям Чудесного Дерева, то оторвал один из волшебных орехов-двоешек, которые возвращают людям молодость. Девочка заметила, что орех плывет рядом с лодкой, выловила его и попробовала расколоть своими золотыми ножничками.
- Ну теперь, Пау Амма, поколдуй, - предложил Старый Волшебник. - Покажи нам свое могущество.
Пау Амма вращал глазами и потрясал ножками, но только взбаламутил море. Сделать он ничего не мог, потому что был не более как крабом, хотя и царем крабов. Старый Волшебник засмеялся.
- Могущества что-то не видно, Пау Амма, - сказал он. - Давай-ка теперь я попробую.
Он шевельнул рукой, даже не всей рукой, а только мизинцем левой руки - и вдруг, представьте себе, милые мои, твердый синевато-зеленый панцирь отвалился со спины краба, как ореховая скорлупа, а сам Пау Амма сделался мягким и нежным, как молоденькие крабы, которых иногда можно видеть на морском берегу.
- Куда ж девалось все твое могущество? - спросил Старый Волшебник. - Не сказать ли мне Человеку, чтобы он разрезал тебя своим крисом? Не потребовать ли, чтобы раджа Моянг Кабан, царь слонов, проколол тебя своими клыками или чтобы раджа Абдуллах, царь крокодилов, перекусил тебя пополам?
Пау Амма ответил:
- Мне стыдно! Отдай мне назад мой панцирь и отпусти меня в Пусат-Тасек. Я буду выходить только раз в день и один раз ночью за пищей.
Старый Волшебник сказал:
- Нет, Пау Амма, я не отдам тебе твоего панциря, потому что ты будешь расти и набираться сил и, пожалуй, возгордишься до того, что, забыв обещание, опять начнешь играть с морем.
Пау Амма сказал на это:
- Что же мне делать? Я так велик, что могу спрятаться только в Пусат-Тасек, а если я без панциря пойду в другое место, то меня съедят акулы. Если же я в таком виде спущусь в Пусат-Тасек, то там я хоть и буду цел, но не смогу достать себе пищи и умру с голоду.
Он жалобно махал ножками и стонал.
- Слушай, Пау Амма, - сказал Старый Волшебник. - Я не могу заставить тебя играть в ту игру, для которой ты был предназначен, потому что ты с самого начала убежал от меня. Но если хочешь, я сделаю так, чтобы каждый камень, каждая ямка, каждый пучок водорослей в море был для тебя и твоих детей не менее надежным убежищем, чем Пусат-Тасек.
Пау Амма сказал:
- Хорошо, но я сразу не могу решиться. Видишь, вот человек, который тогда разговаривал с тобою. Если б он не отвлек твоего внимания, мне не надоело бы дожидаться, я не убежал бы в море и беды со мною не случилось бы. Что же он для меня сделает?
Человек сказал:
- Если хочешь, я сделаю, чтобы тебе и твоим детям жилось одинаково хорошо и в воде, и на суше. Ты найдешь приют и тут, и там.
Пау Амма сказал:
- Я еще не могу решиться. Видишь, вот девочка, которая видела, как я убегал. Если бы она тогда же об этом сказала, Волшебник позвал бы меня назад и беды тсо мною не случилось бы. Что же она для меня сделает?
Маленькая девочка сказала:
- Я сейчас ем вкусный орех. Если хочешь, я отдам тебе свои острые старые ножницы, которыми я его расколола. Тогда ты со своими детьми, выйдя на берег, сможешь целый день кушать кокосовые орехи. Можешь также ножницами вырыть себе новый Пусат-Тасек, если на том месте не будет камней. А если земля окажется очень твердой, то те же ножницы помогут тебе взобраться на дерево.
Пау Амма сказал:
- Я еще не могу решиться. Пока тело у меня мягкое, все это мне без надобности. Верни мне мой панцирь, Старый Волшебник, и тогда я буду играть в твою игру.
Старый Волшебник сказал:
- Я тебе его возвращу, но лишь на одиннадцать месяцев в году. На двенадцатый месяц он всегда будет делаться мягким, чтобы напомнить тебе и твоим детям, как я умею колдовать. Это тебе не даст возгордиться, Пау Амма. Я боюсь, что иначе, странствуя по морю и по суше, ты сделаешься заносчивым; а если вдобавок будешь лазить по деревьям, щелкать орехи и рыть ямки ножницами, то сделаешься слишком жадным.
Пау Амма подумал немного и сказал:
- Я решаюсь и принимаю ваши дары.
Тогда Старый Волшебник двинул правой рукой, всеми пятью пальцами правой руки. И вдруг, милые мои, Пау Амма стал уменьшаться, уменьшаться, пока не превратился в маленького зеленоватого краба, который плыл рядом с лодкой и кричал тоненьким голосом:
- Дайте мне ножницы!
Девочка схватила его рукою, положила на дно лодки и дала ему ножницы. Он стал размахивать ими в воздухе, открывать, закрывать, постуки- вать, приговаривая:
- Я могу раскалывать орехи! Я могу раскалывать раковины! Я могу рыть ямки! Я могу лазить на деревья! Я могу дышать и на суше! Я могу найти себе безопасный Пусат-Тасек и под каждым камнем! Вот не знал, что я такой важный! Кун?
- Паях кун, - со смехом ответил Старый Волшебник. А маленький Пау Амма через борт лодки бросился в море. Он был теперь так мал, что мог бы скрыться под тенью сухого листа на суше или под раковинкой на дне морском.
- Хорошо это? - спросил Старый Волшебник.
- Да, - ответил Человек. - Но теперь мы должны возвратиться в Перак, и грести всю дорогу будет трудненько. Если бы мы подождали, пока Пау Амма выйдет из своего убежища и затем опять спрячется в Пусат-Тасек, то вода сама донесла бы нас до дому.
- Ты очень ленив, - сказал Старый Волшебник. - И дети твои тоже будут ленивы. Это будут самые ленивые люди на свете. Их даже назовут Малайцами, то есть лентяями.
Он поднял палец к луне и сказал:
- Эй, рыбак! Здесь есть Человек, который ленится грести домой. Дотащи его лодку своим неводом.
- Нет, - возразил Человек. - Если уж мне суждено быть ленивым до конца жизни, то пусть море два раза в сутки работает на меня. Тогда мне не придется грести.
Старый Волшебник засмеялся и сказал:
- Паях кун!
Крыса на луне перестала грызть невод, а рыбак спустил его до самого моря и потянул всю глубокую воду мимо острова Бинтанга, мимо Сингапура, мимо Малакки, мимо Селан-гора, пока лодка опять не вошла в устье реки Перак.
- Кун? - спросил рыбак с луны.
- Паях кун, - ответил Старый Волшебник. - Отныне не забывай два раза в день и два раза в ночь тащить море, чтобы ленивому малайцу не нужно было грести. Да смотри, не слишком усердствуй, а то и тебе от меня до- станется.
Они возвратились по домам и легли спать, милые мои.
Теперь слушайте внимательно!
С того самого дня и поныне луна всегда толкает море взад и вперед и производит так называемый прилив и отлив. Иногда рыбак поусердствует и так поднимет воду, что получается разлив. Иногда же он недостаточно ее поднимет, и она стоит низко. Но большею частью он все-таки работает исправно, потому что боится Старого Волшебника.
А Пау Амма? Если вы пойдете на берег, милые мои, то можете увидеть, как его дети роют себе маленький Пусат-Тасек под каждым камешком, под каждой былинкой на песчаной отмели. Вы увидите, как они размахивают своими маленькими ножницами; а в некоторых странах они живут на суше и карабкаются по пальмам, чтобы кушать кокосовые орехи, как это им обещала дочь Человека. Но раз в году все крабы теряют свой твердый панцирь, и кожа у них делается мягкой. Тогда они вспоминают о могуществе Старого Волшебника. Как бы то ни было, не следует охотиться за молоденькими крабами и убивать их на том только основании, что старый Пау Амма в свое время вел себя нехорошо.
Да! Дети Пау Амма ужасно не любят, когда их вытаскивают из их маленьких Пусат-Тасеков и приносят домой в стеклянных баночках. Вот почему они стараются зацепить своими клешнями-ножницами тех, кто их ловит. И по- делом!

Как мотылек топнул

Теперь, милые мои, я расскажу вам новенькую сказку, непохожую на прежние, сказку о мудром Сулейман-бен-Дауде.
О нем уже раньше сложилось триста пятьдесят пять сказок, но моя сказка не из их числа. Это не сказка про пигалицу, которая нашла себе воду, или про потатуйку, которая своими крыльями защитила Сулеймана от зноя. Это не сказка про стеклянную мостовую, или про рубин с извилистым отверстием, или про золотые ворота султанши Балкис. Это сказка о том, как мотылек топнул.
Ну, теперь слушайте внимательно! Сулейман-бен-Дауд отличался необыкновенной мудростью. Он понимал, что говорили звери, что говорили птицы, что говорили рыбы, что говорили насекомые. Он понимал, что говорили скалы глубоко под землею, когда сталкивались друг с другом и глухо стонали. Он понимал, что говорили деревья, когда утром шелестела их ли- ства. Он понимал все-все на свете. А красавица Балкис, главная султанша, почти не уступала ему в мудрости.
Сулейман-бен-Дауд отличался могуществом. На третьем пальце правой руки он носил кольцо. Если он поворачивал это кольцо один раз, то к нему слетались подземные духи, готовые исполнить все его приказания. Если он поворачивал кольцо два раза, то к нему слетались небесные феи, готовые исполнить все его приказания. Если он поворачивал кольцо три раза, то перед ним являлся сам великий Азраэль с мечом и докладывал ему обо всем, что происходило в трех мирах - внизу, вверху и здесь.
Однако Сулейман-бен-Дауд не был гордецом. Он очень редко выставлял себя напоказ, а если это случалось, то потом всегда раскаивался. Однажды он вздумал накормить сразу всех животных в мире. Но когда корм был заготовлен, из пучины морской появился зверь, который все сожрал в три глотка. Сулейман-бен-Дауд изумился и спросил:
- Скажи, зверь, кто ты?
Зверь ответил ему:
- О повелитель, да продлится жизнь твоя во веки веков! Я самый маленький из тридцати тысяч братьев, а живем мы на дне морском. До нас дошел слух, что ты собираешься накормить зверей со всего мира, и братья послали меня спросить, когда будет готов обед.
Сулейман-бен-Дауд изумился еще больше и сказал:
- О зверь! Ты уничтожил обед, который я приготовил для всех зверей в мире. Зверь ответил:
- О царь, да продолжится жизнь твоя во веки веков! Неужели ты это называешь обедом? Там, где я живу, каждый из нас на закуску съедает вдвое больше.
Тогда Сулейман-бен-Дауд пал ниц и сказал:
- О зверь! Я хотел устроить обед, чтобы похвастаться, какой я великий и богатый царь, а вовсе не потому, чтобы я хотел облагодетель- ствовать зверей. Теперь я пристыжен, и это послужит мне уроком.
Сулейман-бен-Дауд был поистине мудрым человеком, милые мои. После того он никогда уж не забывал, что хвастаться глупо.
Это была присказка, а теперь начнется сказка.
У Сулеймана было много жен - девятьсот девяносто девять, не считая красавицы Балкис.
Все они жили в большом золотом дворце посреди великолепного сада с фонтанами.
Сулейман-бен-Дауд вовсе не желал иметь столько жен, но в те времена обычай требовал, чтоб у всех было по нескольку жен, а у султана больше, чем у других.
Одни из жен были красивы, другие нет. Некрасивые ссорились с красивыми, потом все ссорились с султаном, и это его приводило в отчаяние. Только красавица Балкис никогда не ссорилась с Сулейман-бен-Даудом. Она его слишком любила и, сидя в своих раззолоченных покоях или гуляя по дворцовому саду, не переставала думать о нем и огорчаться за него.
Конечно, Сулейман мог повернуть кольцо на пальце и вызвать подземных духов, которые превратили бы всех девятьсот девяносто девять сварливых жен в белых мулов, или в борзых собак, или в гранатовые семена; но к такому решительному средству он не хотел прибегать, рассуждая, что это значило бы подчеркивать свою власть и хвастаться ею. Поэтому, когда султанши затевали ссору, он уходил подальше в сад и проклинал минуту, когда родился на свет Божий.
Однажды, когда ссоры продолжались целых три недели, - ссорились между собою все девятьсот девяносто девять жен, - Сулейман-бен-Дауд, как всегда, отправился искать успокоения в роскошном саду. Под апельсинными деревьями он встретил красавицу Балкис, которая была очень огорчена тем, что султан переживает такие неприятности. Она сказала ему:
- О мой повелитель, свет очей моих! Поверни кольцо на пальце и покажи этим султаншам Египта, Месопотамии, Персии и Китая, что ты могущественный и грозный властитель.
Сулейман-бен-Дауд покачал головой и ответил:
- О подруга моя, радость дней моих! Вспомни, как зверь вышел из моря и пристыдил меня перед всеми зверями в мире за мое тщеславие. Если я стану хвастаться своим могуществом перед султаншами Египта, Месопотамии, Персии и Китая только потому, что они изводят меня своими ссорами, то мне будет еще стыднее.
Красавица Балкис спросила:
- О мой повелитель, сокровище души моей! Что ж ты будешь делать?
Сулейман-бен-Дауд ответил:
- О подруга моя, утеха моего сердца! Я покорюсь своей судьбе и постараюсь терпеливо выносить вечные ссоры девятисот девяноста девяти жен.
Он еще гулял некоторое время между лилиями, розами, каннами и душистым имбирем, а потом сел отдохнуть под своим любимым камфарным деревом. А Балкис спряталась в чаще пестролистных бамбуков, высоких ирисов и красных лилий, росших около камфарного дерева, чтобы быть поближе к своему горячо любимому мужу.
Вдруг под дерево прилетели два мотылька, ссорясь между собою. Сулейман-бен-Дауд услыхал, как один из них сказал другому:
- Удивляюсь, как ты позволяешь себе говорить со мной таким образом. Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногою - и весь дворец Сулейман-бен-Дауда вместе с этим роскошным садом мгновенно исчезнет с лица земли?
Сулейман-бен-Дауд забыл о своих девятистах девяноста девяти сварливых женах. Хвастовство мотылька очень его рассмешило, и он до того хохотал, что камфарное дерево затряслось. Протянув палец, он сказал:
- Иди-ка сюда, малютка.
Мотылек страшно испугался, но все-таки полетел на руку султана и сел, похлопывая крылышками. Сулейман-бен-Дауд наклонился к нему и тихонько шепнул:
- Послушай, малютка, ведь ты знаешь, что, сколько бы ты ни топал, ты даже не пригнешь к земле самой тоненькой травки. Зачем же ты рассказываешь небылицы своей жене? Ведь эта бабочка, вероятно, твоя жена?
Мотылек взглянул на Сулейман-бен-Дауда и увидел, что глаза мудрого царя блестят, как звезды в морозную ночь. Он собрал всю свою храбрость, склонил голову набок и сказал:
- О царь, да продлится жизнь твоя вовеки! Это действительно моя жена. А ты знаешь, что такое жены?!
Сулейман-бен-Дауд украдкой улыбнулся и сказал:
- Знаю, братец.
- Нужно поддерживать свое достоинство, - объяснял мотылек. - Жена целое утро ссорилась со мной. Я сказал это, чтоб ее успокоить.
Сулейман-бен-Дауд заметил:
- Дай Бог, чтобы это ее успокоило. Ну, теперь лети к ней, братец. Я послушаю, что ты ей скажешь.
Мотылек полетел к своей жене, которая вся трепетала, сидя на листике. Она воскликнула:
- Он тебя слышал?! Сам Сулейман-бен-Дауд тебя слышал!
- Конечно, слышал, - ответил мотылек.
- Я сам хотел, чтобы он меня слышал.
- А что же он сказал? Что? Говори скорее.
- Гм! - ответил мотылек, напуская на себя важность. - Между нами, милая моя, - он очень испугался, но я его не осуждаю. Дворец ему, видно, стоил больших денег, к тому же и апельсины скоро созреют; вот он просил меня не топать ногою, и я обещал, что не топну.
- Господи! - воскликнула бабочка и совершенно притихла.
А Сулейман-бен-Дауд хохотал до слез, так его рассмешило бесстыдство негодного мотылька.
Красавица Балкис стояла среди красных лилий и тоже улыбалась, потому что слышала весь их разговор. Она думала:
"Если я буду умно держать себя, то спасу моего повелителя от неприятностей с этими сварливыми султаншами".
Она протянула палец и тихонько шепнула бабочке:
- Иди сюда, малютка.
Бабочка, жена мотылька, испуганно вспорхнула и села на белую руку Балкис.
Балкис нагнула свою чудную головку и спросила шепотом:
- Скажи, малютка, ты веришь тому, что сказал тебе сейчас твой муж?
Бабочка взглянула на Балкис и увидела, что глаза красавицы султанши сияют, как глубокое море, в котором отражаются звезды. Она набра- лась храбрости и сказала:
- О султанша, да сохранится твоя красота во веки веков! Ты ведь знаешь, какие бывают мужья!
Султанша Балкис, мудрая Балкис, приложила пальцы к губам, чтобы скрыть улыбку, и ответила:
- Знаю, сестрица.
- Они сердятся из-за всякого пустяка, - говорила бабочка, быстро помахивая крылышками, - а мы должны им угождать. Им наполовину нельзя верить. Муж думает убедить меня, что он может, топнув ногою, стереть с лица земли Сулейманов дворец. Я этому не придаю никакого значения, а завтра он сам забудет свои слова.
- Ты права, сестрица, - сказала Балкис. - И в следующий раз, когда он будет хвастать, попробуй поймать его на слове, попроси его топнуть ногой. Посмотрим, что из этого выйдет. Мы ведь знаем, какие бывают мужья, - не правда ли? Не мешает его пристыдить.
Бабочка улетела к своему супругу, и через пять минут они ссорились пуще прежнего.
- Помни, - кричал мотылек, - помни, что случится, если я топну ногой!
- Я тебе ни капельки не верю, - возражала бабочка. - Вот попробуй, топни нарочно, сейчас топни.
- Я обещал Сулейман-бен-Дауду не делать этого и не хочу нарушать своего слова.
- Беды не будет, если его нарушишь, - сказала бабочка. - Сколько бы ты ни топал, ты не пригнешь даже травинки к земле. Ну и топни нарочно.
Сулейман-бен-Дауд, сидя под камфарным деревом, слышал каждое слово и так хохотал, как ему до тех пор еще никогда не случалось. Он забыл о своих султаншах, он забыл о звере, который вышел из пучины морской, он забыл обо всем и хохотал, потому что ему было весело. А Балкис среди цветов улыбалась, радуясь тому, что ее дорогой супруг развеселился.
Мотылек, очень взволнованный и разгоряченный, стремительно прилетел под тень камфарного дерева и сказал Сулейману:
- Она хочет, чтобы я топнул! Она хочет посмотреть, что из этого выйдет! О Сулейман-бен-Дауд, ты знаешь, что я похвастался. Теперь она уже не поверит ни одному моему слову. Она всю жизнь будет смеяться надо мною.
- Нет, братец, - ответил Сулейман-бен-Дауд. - Мы сделаем так, чтобы она больше не смеялась над тобою.
Он повернул кольцо на пальце, - не для того, чтобы похвалиться своим могуществом, а для того, чтобы помочь мотыльку, - и вмиг перед ним явились из-под земли четыре грозных духа.
- Рабы! - сказал Сулейман-бен-Дауд. - Когда этот господин на моем пальце (наглый мотылек все еще сидел на его руке) топнет левой передней ногой, вы унесите мой дворец и сады в грозовой туче. Когда он опять топнет, вы все водворите на прежнее место.
- Теперь, братец, - сказал он, - лети к своей жене и топай на здоровье.
Мотылек полетел к жене, которая кричала:
- Я требую, чтобы ты это сделал, требую! Топни, говорю тебе! Топни, топни!
В это время Балкис увидела, как четыре могучих духа взялись за четыре угла сада, посреди которого стоял дворец, и от радости даже захлопала в ладоши.
"Наконец-то, - подумала она, - Сулейман-бен-Дауд ради мотылька делает то, что давно должен был сделать ради собственного благополучия. Теперь, по крайней мере, сварливые султанши будут достаточно напуганы".
Мотылек топнул ногой. Духи подхватили дворец и сады и подняли их на тысячу миль над землею. Послышался ужасный раскат грома, и все скрылось в непроглядной тьме.
Бабочка затрепетала и воскликнула:
- О, я больше не буду! И зачем я так говорила?! Верни на место сады, милый мой супруг! Я обещаю, что больше никогда не стану тебе перечить.
Мотылек испугался не меньше своей жены, а Сулейман-бен-Дауд так хохотал, что несколько минут не мог вымолвить ни слова. Наконец он перевел дух и шепнул мотыльку:
- Топни опять, братец, верни мне дворец, о величайший из волшебников!
- Да, верни ему дворец! - сказала бабочка, порхавшая в темноте, как моль. - Отдай ему дворец и не прибегай больше к такому ужасному колдовству!
- Хорошо, милая, - ответил мотылек с напускной храбростью. - Ты сама видишь, к чему привели твои придирки. Мне-то, конечно, все равно. Я привык и не к такому колдовству, но ради тебя и Сулейман-бен-Дауда я готов поставить дворец на место.
Он снова топнул ногой, и в ту же самую минуту духи бережно опустили дворец на землю. Солнце ярко освещало темную листву апельсинных деревьев, птицы пели, а бабочка лежала под камфарным деревом, еле двигая крылышками и твердила взволнованным голосом:
- Я больше не буду! Я больше не буду!
Сулейман-бен-Дауд от смеха не мог говорить. Он погрозил пальцем мотыльку и, заикаясь, прошептал:
- Ах ты, чародей! К чему ты вернул мне дворец, если я должен лопнуть от смеха?
Вдруг послышался страшный шум. Это девятьсот девяносто девять султанш с криком и визгом выбежали из дворца, созывая своих детей. Они сбегали с мраморной лестницы по сто в ряд и спешили к фонтану.
Мудрая Балкис пошла им навстречу и спросила:
- Что с вами случилось, султанши?
Они остановились на широких мраморных ступенях по сто в ряд и крикнули:
- Что случилось? Мы мирно жили в своем золотом дворце, как вдруг дворец исчез, и мы очутились в непроглядной тьме. Грянул гром, и во тьме стали сновать духи. Вот что случилось, старшая султанша! Такого испуга нам еще никогда не приходилось переживать.
Тогда красавица Балкис, по мудрости почти не уступавшая самому Сулейман-бен-Дауду, сказала:
- Успокойтесь, султанши! Один мотылек пожаловался на свою жену за то, что она с ним ссорилась. Наш повелитель Сулейман-бен-Дауд счел нужным дать ей урок смирения и покорности, так как эти добродетели высоко ценятся в мире бабочек.
Ей возразила египетская султанша, дочь фараона:
- Не может быть, чтоб наш дворец взлетел на воздух, словно песчинка, из-за какой-то бабочки. Нет, вероятно, Сулейман-бен-Дауд умер и сама природа громом и тьмою возвестила нам об этом.
Балкис тряхнула головою и сказала султаншам:
- Идите, смотрите.
Они спустились с мраморных ступеней по сто в ряд и под камфарным деревом увидели мудрейшего из земных владык. Сулейман-бен-Дауд все еще заливался от смеха. На каждой руке он держал по бабочке, и султанши слышали, как он говорил:
- О жена моего воздушного брата! Помни, что ты должна угождать мужу, иначе он опять топнет ногой. Ты сама убедилась, что он великий волшебник. Недаром же он похитил дворец самого Сулейман-бен-Дауда. Ступайте же с миром, дети мои.
Он поцеловал им крылышки, и они улетели.
Тогда все султанши, за исключением красавицы Балкис, которая стояла в стороне и улыбалась, упали ниц, мысленно рассуждая:
"Если все это случилось из-за того, что один мотылек недоволен своей женой, то что ж будет с нами, когда мы непрестанно надоедаем нашему повелителю своими ссорами и криком?"
Они накинули покрывала, зажали рты руками и на цыпочках побежали обратно во дворец.
Тогда красавица Балкис вышла из-за высоких красных лилий под тень камфарного дерева, положила руку на плечо Сулейман-бен-Дауда и сказала:
- О мой повелитель и сокровище моей души! Радуйся! Султанши Египта, Эфиопии, Абиссинии, Персии, Индии и Китая получили хороший урок, которого они не забудут.
Сулейман-бен-Дауд, издали наблюдая за бабочками, порхавшими на солнце, сказал:
- О моя подруга и алмаз моего счастья! Я не заметил, как это случилось. Ведь я все время шутил с мотыльком.
Он подробно рассказал Балкис историю с мотыльком. Нежная, любящая Балкис ответила:
- О мой повелитель и владыка дней моих! Я спряталась за камфарным деревом и все видела. Это я научила бабочку, чтобы она заставила мотылька топнуть. Я надеялась, что мой повелитель в шутку сотворит какое-нибудь великое колдовство, а султанши при виде этого испугаются и притихнут.
И она рассказала ему все, что султанши говорили, видели и думали. Сулейман-бен-Дауд протянул ей руки и весело сказал:
- О подруга моя и услада дней моих! Знай, что если б я совершил это колдовство из гордости или гнева, то был бы так же пристыжен, как тогда, когда я хотел накормить всех зверей в мире. Но, благодаря твоей мудрости, я совершил колдовство ради шутки, чтобы потешить мотылька. Оказывается, что я в то же время избавился от неприятностей с моими сварливыми женами. Скажи же мне, подруга моя и сердце моего сердца, откуда ты почерпнула такую мудрость?
Султанша Балкис, красивая и стройная, взглянула прямо в глаза Сулейман-бен-Дауду и, склонив головку набок, как та бабочка, ответила:
- Во-первых, я люблю тебя, мой повелитель. Во-вторых, я хорошо знаю женский характер.
Они возвратились во дворец и жили счастливо до конца дней своих.
А ведь правда, Балкис ловко придумала?

Откуда у кита такая глотка

Это было давно, мой милый мальчик. Жил-был Кит. Он плавал по морю и ел рыбу. Он ел и лещей, и ершей, и белугу, и севрюгу, и селёдку, и селёдкину тётку, и плотичку, и её сестричку, и шустрого, быстрого вьюна-вертуна угря. Какая рыба попадется, ту и съест. Откроет рот, ам - и готово!
Так что в конце концов во всем море уцелела одна только Рыбка, да и та Малютка-Колюшка. Это была хитрая Рыбка. Она плавала рядом с Китом, у самого его правого уха, чуть-чуть позади, чтобы он не мог её глотнуть. Только тем и спасалась. Но вот он встал на свой хвост и сказал:
- Есть хочу!
И маленькая хитренькая Рыбка сказала ему маленьким хитреньким голосом:
- Не пробовало ли ты Человека, благородное и великодушное Млекопитающее?
- Нет, - ответил Кит. - А каков он на вкус?
- Очень вкусный, - сказала Рыбка. - Вкусный, но немного колючий.
- Ну, так принеси мне их сюда с полдесятка, - сказал Кит и так ударил хвостом по воде, что все море покрылось пеной.
- Хватит тебе и одного! - сказала Малютка-Колюшка. - Плыви к сороковому градусу северной широты и к пятидесятому градусу западной долготы (эти слова волшебные), и ты увидишь среди моря плот. На плоту сидит Моряк. Его корабль пошел ко дну. Только и одёжи на нем, что синие холщовые штаны да подтяжки (не забудь про эти подтяжки, мой мальчик!) да охотничий нож. Но я должна сказать тебе по совести, что это человек очень находчивый, умный и храбрый.
Кит помчался что есть силы. Плыл, плыл и доплыл куда сказано: до пятидесятого градуса западной долготы и сорокового градуса северной широты. Видит, и правда: посреди моря - плот, на плоту - Моряк и больше никого. На Моряке синие холщовые штаны да подтяжки (смотри же, мой милый, не забудь про подтяжки!) да сбоку у пояса охотничий нож, и больше ничего. Сидит Моряк на плоту, а ноги свесил в воду. (Его Мама позволила ему болтать голыми ногами в воде, иначе он не стал бы болтать, потому что был очень умный и храбрый.)
Рот у Кита открывался все шире, и шире, и шире и открылся чуть не до самого хвоста. Кит проглотил и Моряка, и его плот, и его синие холщовые штаны, и подтяжки (пожалуйста, не забудь про подтяжки, мой милый!), и даже охотничий нож.
Всё провалилось в тот тёплый и тёмный чулан, который называется желудком Кита. Кит облизнулся - вот так! - и три раза повернулся на хвосте.
Но как только Моряк, очень умный и храбрый, очутился в тёмном и тёплом чулане, который называется желудком Кита, он давай кувыркаться, брыкаться, кусаться, лягаться, колотить, молотить, хлопать, топать, стучать, бренчать и в таком неподходящем месте заплясал трепака, что Кит почувствовал себя совсем нехорошо (надеюсь, ты не забыл про подтяжки?).
И сказал он Малютке-Колюшке:
- Не по нутру мне человек, не по вкусу. У меня от него икота. Что делать?
- Ну, так скажи ему, чтобы выпрыгнул вон, - посоветовала Малютка-Колюшка.
Кит крикнул в свой собственный рот:
- Эй, ты, выходи! И смотри веди себя как следует. У меня из-за тебя икота.
- Ну нет, - сказал Моряк, - мне и тут хорошо! Вот если ты отвезёшь меня к моим родным берегам, к белым утёсам Англии, тогда я, пожалуй, подумаю, выходить мне или оставаться.
И он еще сильнее затопал ногами.
- Нечего делать, вези его домой, - сказала хитрая Рыбка Киту. - Ведь я говорила тебе, что он очень умный и храбрый.
Кит послушался и пустился в путь. Он плыл, и плыл, и плыл, работая всю дорогу хвостом и двумя плавниками, хотя ему сильно мешала икота.
Наконец вдали показались белые утёсы Англии. Кит подплыл к самому берегу и стал раскрывать свою пасть - все шире, и шире, и шире - и сказал Человеку:
- Пора выходить. Пересадка. Ближайшие станции: Винчестер, Аш-элот, Нашуа, Кини и Фичборо.
Чуть он сказал: "Фич!" - изо рта у него выпрыгнул Моряк. Этот Моряк и вправду был очень умный и храбрый. Сидя в животе у Кита, он не терял времени даром: ножиком расколол свой плот на тонкие лучинки, сложил их крест-накрест и крепко связал подтяжками (теперь ты понимаешь, почему тебе не следовало забывать про подтяжки!), и у него получилась решётка, которой он и загородил Киту горло; При этом он сказал волшебные слова. Ты этих слов не слышал, и я с удовольствием скажу их тебе. Он сказал:
Поставил я решётку, Киту заткнул я глотку.
С этими словами он прыгнул на берег, на мелкие камешки, и зашагал к своей Маме, которая позволяла ему ходить по воде босиком. Потом он женился, и стал жить-поживать, и был очень счастлив. Кит тоже женился и тоже был очень счастлив. Но с этого дня и во веки веков у него в горле стояла решётка, которую он не мог ни проглотить, ни выплюнуть. Из-за этой решётки к нему в горло попадала только мелкая рыбёшка. Вот почему в наше время Киты уже не глотают людей.
А хитрая Рыбка уплыла и спряталась в тине, под самым порогом Экватора. Она думала, что Кит рассердился, и боялась показаться ему на глаза.
Моряк захватил с собою свой охотничий нож. Синие холщовые штаны всё ещё были на нём; когда он шагал по камешкам у самого моря. Но подтяжек на нём уже не было. Они остались в горле у Кита. Ими были связаны лучинки, из которых Моряк сделал решётку.
Вот и всё. Этой сказке конец.